Ты убит, Стас Шутов

– Ну погодите, я еще раз попробую. Внутренние воды ― часть водной территории любого государства. Эти воды бывают морские и не морские. Не морские ― это реки, болота, каналы, озера… А вы любите плавать, Олеся Юрьевна?

Олеся Юрьевна обожгла меня ядовитым взглядом. А я стоял в уверенной и расслабленной позе, широко расставив ноги и засунув руки в карманы. Смотрел на учительницу с глупой улыбкой, как будто в моих словах не было никакого подтекста.

Смешки стали громче. Одноклассники вылезли из учебников и телефонов и теперь с любопытством переводили взгляды с меня на географичку и обратно.

– Тишина! ― прикрикнула Олеся Юрьевна и поднялась с места, чтобы не смотреть на меня снизу вверх. ― Все шутишь, Шутов?

– А как же? Нужно ведь фамилию оправдывать.

– Дошутился. Садись, два. ― Учительница схватила со стола ручку и резко сняла с нее колпачок, так, что он выстрелил в воздух, упал на пол и закатился под батарею.

– За что два? ― воскликнул я с притворным возмущением. ― Хорошо же начал!

– Оценку можешь оспорить в кабинете директора. Не против?

Учительница склонилась над журналом с ручкой наготове.

– Не, я тогда лучше на место сяду.

Я прошел на свое место. Чуял, как учительница сверлит взглядом мой затылок.

– А рубашку, Шутов, стирать нужно хотя бы иногда. Мать смотрю, совсем меру потеряла и семью забросила? ― сказала она ядовито. Специально ведь унизила, хотела выйти победительницей из ситуации.

С рубашкой все было в порядке, и я в ответ лишь очаровательно улыбнулся. И стал расстегивать пуговицы на воротнике.

– Ты что делаешь? ― нахмурилась Олеся Юрьевна.

Я поискал на ее лице хотя бы тень замешательства, но оно оставалось ледяным.

– Снимаю рубашку. Она же вас смущает, и я подумал, что без нее лучше.

Класс уже катался по полу. Олеся Юрьевна хлопнула учебником по столу.

– Ты меня достал, Шутов! Пошел вон!

– Как скажете. ― Я собрал вещи и, насвистывая, вышел из кабинета. Кажется, неплохой вышел пробный удар.

Все потом спрашивали, что на меня такое нашло? Тихонова же меня теперь сожрет! Я лишь загадочно улыбался. Пока что я никого не собирался посвящать в свой план.

* * *

В конце следующего урока географии наш класс сдавал тетради с домашними заданиями. Когда все вышли, я подошел к учительскому столу. Олеся Юрьевна что-то писала. Не поднимая головы, она указала на стопку тетрадей.

– Сюда клади.

Но я не спешил. Олеся Юрьевна все же оторвалась от своего занятия и недовольно на меня глянула.

– Чего еще, Шутов?

Я улыбнулся.

– Хотел сказать, что вам очень идет новый цвет волос, красиво. ― Олеся Юрьевна перекрасилась из брюнетки в шатенку.

Тихонова нахмурилась и, посмотрев на меня как на жука, поморщилась:

– Шутов, свои дешевые комплименты припаси для сопливых девчонок, которых ты в туалете зажимаешь.

Я невозмутимо продолжил:

– Только знаете, я думаю, вам бы больше красный пошел. Никогда не красились в красный?

– Шутов, тетрадь сюда клади! ― Олеся Юрьевна закипала.

Я положил сверху стопки свою тетрадь. Ее обложка была изрисована русалками. Олеся Юрьевна, увидев иллюстрацию, замерла на несколько секунд, но ничего не сказала. Быстро взяв себя в руки, она продолжила писать.

– Что-то еще, Шутов? ― спросила она на удивление вежливо.

– Нет. Я пойду.

И я вышел из кабинета.

Я был очень горд собой, но другое событие в этот же день испортило мне настроение. Проходя мимо фитнес-центра, я увидел отца с Алисой, его управляющей. Эта Алиса уже несколько раз бывала у нас дома. Глянцевая, с искусственной улыбкой и приторным голосом, она фальшиво интересовалась моими делами и восхищалась Янкиными успехами в творчестве, охотно обсуждала с мамой вязание и готовку. Мне она сразу не понравилась. Я думал, что это из-за ее ужимок, но, увидев их вместе, садящихся в отцовскую машину, понял истинную причину своей неприязни. Отец смотрел на нее так, как когда-то – на маму. Так вот где он теперь ночевал.

На следующий день я, взяв Янку с собой, угнал папину машину. Мы кругами носились по огромной пустой парковке. Янка верещала от восторга, а я улыбался, переполненный ощущением свободы и счастьем. Потом мы подъехали к дому, я сказал Яне выйти, а сам, зажмурившись, нажал на газ и врезался в фонарный столб.

А потом дома мы с мамой молча смотрели на чемоданы у входной двери. Отец тащил за собой сопротивляющуюся Яну, а она пыталась вырваться, упиралась ногами в пол, ревела. Папа все грубее волок ее за собой к выходу. У мамы просто не осталось сил на борьбу ― она была словно выпотрошена.

– Ты больше не останешься в этом доме с этим монстром! ― ревел отец.

– Я не пойду с тобой! ― крикнула Янка. ― Я останусь со Стасом!

И она укусила папу за руку. Он, охнув от боли, разжал пальцы.

– Не пойду! Ненавижу тебя! ― Яна вырвалась, подбежала к нам с мамой, спряталась за нас. Лишь изредка она выглядывала и смотрела на папу волчонком. А самого его будто отправили в нокаут: он не ожидал от дочери такого предательства.