Ты умеешь хранить секреты?

— Ладно. — Джек хватается за голову. — Ладно. Слушай. Я и не отрицаю, что речь шла о тебе. Не отрицаю, что ты проникла в самое… но это ничего не значит. — Он поднимает глаза. — Дело в том, что я все время думаю о тебе. И это чистая правда. Я все время думаю о тебе.

Светофор на переходе начинает пищать, призывая нас идти на зеленый. Подает мне знак устремиться прочь, а ему — погнаться за мной. Но мы почему-то не двигаемся с места. Я хочу устремиться прочь, но ноги не идут. Тело не повинуется. Должно быть, я хочу услышать больше.

— Эмма, знаешь, как мы с Питом работали, когда все только начиналось? — Темные глаза Джека прожигают меня насквозь. — Знаешь, как мы принимали решения?

Я отвечаю едва заметным пожатием плеч: мол, говори, если хочешь.

— Чистая интуиция. Стоит ли покупать это? Понравится ли то? Купили бы мы такое? Об этом мы спрашивали друг друга каждый день, сотни раз. — Джек замолкает и, очевидно, колеблется, прежде чем продолжить. — Последние несколько недель я был целиком поглощен новым проектом. И вдруг обнаружил, что постоянно спрашиваю себя: понравится ли это Эмме? Будет ли Эмма это пить? Захочет ли надеть?

Он на секунду прикрывает глаза, но тут же снова смотрит на меня.

— Да, ты проникла в мои мысли. Да, ты помогла в моей работе. Эмма, для меня бизнес и личная жизнь всегда были неразделимы. Но это не означает, что я живу в нереальном мире. Не означает, что все, связывавшее нас, было… и есть… менее реально.

Я продолжаю молчать. Джек тяжело вздыхает и сует руки в карманы.

— Я не лгал тебе. Не морочил голову. Не пытался обвести вокруг пальца. Ты заворожила меня с той минуты, как я увидел тебя в самолете. С той минуты, как взглянула на меня и сказала: «Я даже не знаю, есть ли у меня точка G!» И все. Я попался на крючок. Ты меня поймала. И дело не в бизнесе. Дело в тебе. В том, какая ты. В каждой крохотной, но очень важной мелочи. — Тень улыбки проходит по его лицу. — Начиная с привычки каждое утро выбирать любимый гороскоп и кончая решением написать письмо от имени Эрнста П. Леопольда. Планом тренировок на стене.

Горло туго перехватывает, а голова почему-то кружится. И на какое-то мгновение я почти сдалась.

Только на одно мгновение.

— Все это прекрасно, — хрипловато говорю я — горло пересохло, — но ты унизил меня. Втоптал в грязь.

Поворачиваюсь и начинаю переходить улицу.

— Я не собирался выкладывать все, — твердит Джек, шагая за мной. — И вообще не собирался ничего выкладывать. Поверь, Эмма, я сожалею о случившемся не меньше тебя. Как только передача закончилась, я попросил вырезать эту часть. Они обещали. Я… — Он качает головой. — Я не знаю… увлекся, что ли… совершенно потерял чувство меры…

— Так ты увлекся? — Меня трясет от бешенства. — Джек, ты рассказал обо мне все! Вытащил на свет мое грязное белье!

— Знаю, и мне очень жаль…

— Рассказал всему миру о моих трусиках, сексуальности, покрывале… и даже не объяснил, что это прикол…

— Эмма, прости…

— Даже выложил, сколько я вешу! — Мой голос срывается на визг. — И к тому же соврал!

— Эмма, мне правда ужасно жаль…

— Извини, но этого недостаточно! Ты разрушил мою жизнь!

— Я разрушил твою жизнь? — Он как-то странно смотрит на меня. — Разве твоя жизнь разрушена? Такое ли уж это несчастье, если люди знают о тебе правду?

— Я… я… — Я даже теряюсь, но тут же беру себя в руки. — Все смеялись надо мной. Да что там смеялись, издевались! Весь отдел. Особенно Артемис…

— Я ее уволю, — решительно перебивает Джек.

— И Ник.

— Его — тоже выгоню.

Джек на секунду задумывается:

— Как насчет такого: всякий, кто посмеет издеваться над тобой, немедленно вылетит на улицу.

Вот теперь мне становится смешно.

— Боюсь, так ты в два счета останешься без компании!

— Ну и пусть. Это будет мне хорошим уроком. Научит осмотрительности.

Мы смотрим друг на друга, жмурясь от солнца. Я боюсь прижать руку к сильно забившемуся сердцу. И не знаю, что и думать.

— Не купите вереск на счастье?

Откуда-то взявшаяся женщина в розовой футболке сует мне под нос завернутую в фольгу веточку, но я раздраженно качаю головой.

— Вереск на счастье, сэр?

— Беру всю корзину, — отвечает Джек. — Похоже, удача мне понадобится.

Он вынимает бумажник, дает женщине две бумажки по пятьдесят фунтов и забирает корзину. И все это не сводя с меня глаз.

— Эмма, я очень хочу загладить свою вину, — продолжает он, едва женщина исчезает. — Не могли бы мы пообедать вместе? Выпить? Хотя бы сока?

Его губы дрожат в легкой улыбке, но я не могу улыбнуться в ответ. Слишком свежа обида. И я действительно сбита с толку. Душа начинает оттаивать… мне очень хочется ему поверить. Простить. Но разум все еще в смятении. Что-то тут не так. Что-то неправильно.

— Не знаю, — шепчу я, хмурясь.

— Все шло прекрасно до тех пор, пока я не устроил этот спектакль… Нужно же было мне распустить свой проклятый язык!

— Так ли уж прекрасно? — спрашиваю я.

— А разве нет? — удивляется Джек, глядя на меня поверх вереска. — Я думал, все хорошо.

В моей голове роятся тревожные мысли. Не могу больше молчать. Нужно выложить всю правду. Но с чего начать?