Ты умеешь хранить секреты?

— Джек, — спрашиваю я, — что ты делал в Шотландии, когда мы впервые встретились?

Джек мгновенно преображается. Лицо становится мрачным и замкнутым. Он отводит глаза.

— Эмма, боюсь, не могу тебе этого сказать.

— Почему же? — спрашиваю я, стараясь не раскричаться.

— Это… все очень запутанно.

— Ладно, — киваю я. — А куда ты так поспешно удрал со Свеном в тот вечер? Из парка? Даже свидание прервал.

Джек вздыхает:

— Эмма…

— А как насчет тех телефонных звонков в ресторане? Что тебя тогда расстроило?

На этот раз Джек даже не трудится отвечать. Я пожимаю плечами:

— Понятно. Джек, тебе приходило когда-нибудь в голову, что, пока мы были вместе, ты почти ничего о себе не рассказывал?

— Я… наверное, я просто слишком сдержан. Неужели это так важно?

— Для меня — да. Я делилась с тобой всем: мыслями, заботами — словом, всем. А ты ничего не захотел со мной делить.

— Это неправда. — Он делает шаг ко мне, и из громоздкой корзины медленно падают веточки вереска.

— Ну… или почти ничего. — Я прикрываю глаза, пытаясь разобраться в собственных мыслях. — Видишь ли, отношения основаны на равенстве и доверии. Если человек делится с тобой, то и ты должен с ним делиться. Вспомни, ты даже не сказал мне, что собираешься выступить на телевидении.

— Ради Бога, это всего лишь дурацкое интервью!

Девушка с полудюжиной пластиковых пакетов задевает корзину, и оттуда вываливается еще несколько веточек. Джек в расстройстве сует корзину на заднее сиденье проезжающего мотоцикла.

— Эмма, ты слишком близко принимаешь к сердцу всякие пустяки.

— Я открыла тебе все свои секреты, — упрямо повторяю я. — А ты — ни одного.

Джек вздыхает:

— При всем моем к тебе уважении, Эмма, все же, согласись, это немного иное…

— Почему? Почему — иное?

— Да пойми же… В моей жизни существует немало весьма деликатных… тонких… крайне важных вещей…

— А в моей, значит, нет? — взрываюсь я, как ракета на взлете. — Воображаешь, что мои секреты менее важны, чем твои? Считаешь, мне не так больно, когда ты вещаешь о них по телевизору?! — Меня трясет. От бешенства. От разочарования. — Полагаю, это потому, что ты богат и влиятелен, а я… так кто я, Джек? Не помнишь? — Черт, опять эти слезы! Сентиментальная дура! — «Ничем не примечательная девушка»? «Обычная, ничем не примечательная девушка»?

Джек виновато морщится. Кажется, я попала не в бровь, а в глаз. Он закрывает глаза и молчит. Так долго, что, кажется, вообще никогда больше не заговорит.

— Я не собирался употреблять именно эти слова, — оправдывается он, качая головой. — Едва они слетели с языка, я понял, что отдал бы все, лишь бы взять их обратно. Дело в том, что я пытался создать портрет, в корне отличающийся от узнаваемого всеми образа… Эмма, даю слово, я не хотел…

— Еще раз спрашиваю тебя, — повторяю я, едва дыша. — Что ты делал в Шотландии?

Молчание. Встретившись с Джеком взглядом, я понимаю: он ничего не скажет. Хотя знает, как необходима мне его откровенность. Все бесполезно…

— Прекрасно, — говорю я дрогнувшим голосом, — прекрасно. Очевидно, я для тебя мало что значу. Так, забавная девчонка, скрасившая твой полет и сумевшая подать кое-какие идеи для развития бизнеса.

— Эмма…

— Видишь ли, Джек, у таких отношений нет будущего. Настоящие отношения предполагают взаимность. Равенство. И доверие. — Я сглатываю ком в горле. — Так почему бы тебе не найти кого-то из своего круга? Девушку, с которой ты почувствуешь потребность разделить свои драгоценные секреты? Ведь меня ты счел недостойной.

Не дожидаясь ответа, я резко поворачиваюсь и ухожу, топча счастливый вереск. Две предательские слезы скатываются по щекам.

До дома я добираюсь поздно вечером. На душе по-прежнему паршиво. Голова раскалывается, и все время хочется плакать.

Открываю дверь и застаю жаркий спор о защите животных в самом разгаре.

— Норкам нравится становиться шубами, — утверждает Джемайма, когда я вхожу в гостиную. Увидев меня, она забывает о норках и участливо спрашивает: — Эмма? Тебе плохо?

— Да.

Я опускаюсь на диван и закутываюсь в плед из шенили — Лиззи получила его от матери на Рождество.

— Я окончательно рассорилась с Джеком.

— С Джеком?

— Ты видела его?

— Он приехал… полагаю, чтобы извиниться.

Лиззи и Джемайма переглядываются.

— Что случилось? — спрашивает Лиззи, обхватывая колени. — Что он сказал?

Я несколько секунд молчу, пытаясь вспомнить поточнее, о чем шел разговор, но у меня в голове все смешалось.

— Он сказал… что не хотел меня использовать и что я постоянно в его мыслях. Пообещал уволить всякого, кто посмеет надо мной смеяться! — выпаливаю я с идиотским смешком.

— Правда? — радуется Лиззи. — Боже, это так роман… ой, простите. — Она смущенно кашляет и разводит руками.

— Еще сказал, будто ему очень жаль, что все так вышло, и что он вовсе не собирался нести весь этот бред по телевизору, а наш роман был… не важно. Он много чего наговорил. А в конце заявил… — Мне становится так обидно, что даже продолжать не хочется, но я все-таки говорю: —…что его секреты важнее моих!

В ответ слышу возмущенные возгласы.

— Нет! — восклицает Лиззи.

— Подонок! — вторит ей Джемайма. — Какие еще секреты?!