Ты умрешь красивой

– Пожалуйста, никому не говорите… Меня уволят. Не позволят работать здесь. Но Лувр – единственное место, где меня хоть иногда отпускает, – сказала она и принялась поправлять макияж. На белые, почти бесцветные губы она нанесла ярко-красную помаду, поправила стрелки у глаз, нанесла пушистой кисточкой румяна – теперь никто не догадается, что она только что пыталась покончить с собой.

– Зачем вы это делаете?

Она не ответила, со вздохом опустила голову, смахнула в сумочку косметику и вышла. Его галстук свисал с раковины.

Мелек тенью последовал за ней.

Она нашла свою группу и удивительно бодрым голосом пригласила всех последовать за ней в зал кариатид.

Через два с половиной часа она попрощалась и отправилась на крытую парковку, расположенную у Школы Лувра, – полукруглое, облицованное черным стеклом здание с надписью «Индиго Лувр». Мелек шел позади нее и видел, как она припадала к стенам и колоннам, осторожно трогала свой рукав, вытирала перепачканные кровью кончики пальцев об юбку и шла дальше. Войдя на стоянку, она вынула из сумочки ключи от машины и нажала на пульт. Тотчас отозвался синий «Мини Купер». Не поведет же она машину в таком состоянии?

Мелек решил выйти из тени.

– Простите, – тихо проронил он. Она обернулась, но ничего не сказала. – Я могу вам помочь?

– Нет, справлюсь сама.

– По-моему, в этот раз вы потеряли больше крови, чем планировали… Вы своей жизнью не дорожите, но подумайте о тех, кого можете сбить на дороге.

– Я ненавижу ездить на такси.

– Я мог бы вас отвезти домой…

– Нельзя домой, там быстро выкупят.

Он подошел к ней, не отрывая взгляда от затуманенных бессилием глаз, и взял из рук ключи.

– Я отвезу вас к себе, – сказал он тихо, но настойчиво. На мгновение он представил ее на полу, истекающей кровью… Но это видение лопнуло, как мыльный пузырь, он больше не испытывал радости от подобных фантазий.

Она не сопротивлялась и села на пассажирское сиденье.

Он отвез ее на улицу Шапон, в квартиру, в доме недалеко от Центра Помпиду. Поднимаясь на лифте, он понял, что поступил так случайно, вторая его квартира – секретная, в которой имелись запасы пленки и скотча, хирургические инструменты, дезинфицирующие средства, даже не пришла ему на ум.

Он провел ее к себе в спальню, уложил под одеяло и ушел в гостиную.

До самого вечера, пока не стемнело, он сидел в кресле и пялился в пустоту, пытаясь собрать сложный пазл его новой субличности, способной на сострадание и умеющей прийти на выручку. Что это за новый Мелек Рафаэлли? Существовал ли он ранее или появился только что? Будет ли он с ним теперь всегда или вскоре покинет, оставив после себя только дым и привычную дыру в сердце?

Мелек закрыл глаза и представил свою мать. Он видел ее в последний раз в Алжире – темноволосую, статную красавицу, которую прямо посреди улицы поставили на колени и расстреляли на глазах шестилетнего сына, смотрящего в окно.

Почему же Мелек до сих пор не испытывал никаких чувств при этом детском воспоминании, неотступно преследовавшем его, от которого остались лишь какие-то ошметки и тени? А может, его мать не была темноволосой и статной красавицей, он ее выдумал? А может, ее никто не убивал? Может, он видел вместо нее кого-то другого? Впоследствии он много читал о тех событиях из его детства, именуемых «Черным октябрем»[19], произошедших в 1988 году, но так и не нашел ответа, какое в них участие приняла его семья. И ему никто не мог его дать. Всех свидетелей унесла смерть.

Поздно вечером Зоя уже сидела у него на кухне, а он готовил ей спагетти Альфредо. Закутавшись в клетчатый плед, она держала в ладонях бокал с белым вином.

– Простите, – наконец она нарушила тишину. Спагетти были почти готовы, но до сих пор не было произнесено ни слова. – Я перед вами в долгу… но даже не знаю вашего имени.

– Мы ведь знакомились перед экскурсией. И даже пожали друг другу руки. – Мелек обернулся, послав ей улыбку через плечо. К плите он стоял обожженной стороной лица, делая это, скорее, по старой привычке, чем в нелепой попытке скрыть от нее увечье. – Мы знакомимся с вами каждую экскурсию.

– Вы часто бываете в Лувре, – кивнула она и отпила вина. Вся пудра и румяна с ее щек остались на подушке, но теперь лицо порозовело естественным образом.

– Мне нечем заняться. Бумаги и отчеты, отчеты и бумаги, жена ушла, сына до сих пор полиция ищет, хотя прошло десять месяцев.

На ее лбу обозначилась складка.

– Франсуа Жаккар, – решил он не мучить ее напрасными усилиями.

– О-о, тот самый? – вдруг встрепенулась она и неосторожно поставила бокал на кухонный стол, пролив на скатерть немного вина.

Мелек лишь вздохнул, продолжив нарезать на половинки помидорки черри для салата. На несколько секунд его взгляд замер на этих беспорядочно лежащих на деревянной доске подобиях сердец, в то время как его собственное билось тяжелыми толчками. Никогда прежде его сердцебиение не было столь болезненным, даже во время пожара…