Ты умрёшь завтра(СИ)

     Выслушав Ивана, Казимир Григорьевич задал пару дополнительных вопросов, сопоставил информацию с тем, что ему два часа назад рассказал почтальон Семыгин, и пришел к выводу, что оба свидетеля говорят об одной и той же женщине. Задумчиво пожевав рыжий ус, участковый Полищук спросил:

     — У вашей жены, товарищ Староверцев, есть ситцевое платье с красными маками?

     — Только в нем и ходит.

     Казимир Григорьевич сделал умное лицо, от чего края его обслюнявленных усов воинственно оттопырились, глубоко кивнул, но продолжал молчать. Вообще-то, участковый Полищук прекрасно понимал, что ситцевое платье с красными маками никакая не примета, потому что легкая промышленность страны разнообразием своих граждан не балует, и в универсаме вряд ли наберется десяток платьев различных покроев и расцветок. То же самое можно было сказать и о резиновых сапогах — половина города была в них обута, потому что стоили они копейки, не промокали и не разваливались в первую неделю носки, а на грибок стопы никто не обращал внимания, он стриптоцидом легко лечился. Но участковому нравилось строить из себя проницательного сыщика.

     Обеспокоенный молчанием участкового, Иван спросил:

     — А что, вы знаете, где она?

     — У подруг-родственников спрашивали?

     — У нее подруг отродясь не бывало. Родственники есть какие-то дальние, так они в Приморске живут, в глаза их не видел. Тетка ее с нами, но она ни сном, ни духом. А с моими Маша не ладит.

     — А скажите, товарищ Староверцев, вы жену… бьете?

     Под пристальным взором участкового Иван съежился и даже отшатнулся:

     — В жизни руки не поднимал! — запротестовал он.

     — Чего же она от тебя сбежала, да еще и кожу с головы содрала?! — продолжал давить Полищук, добавив в голос чуток металла. — Довел женщину до белой горячки?! Кстати… Как у нее с этим делом?

     — Ни-ни. Она ж родила две недели назад. Сын у нас. Никодим.

     Досадуя на то, что придется таки поработать, но принимая во внимание, что Иван человек характера мягкого, а потому довести до сумасшествия кого-то попросту не способен, участковый Полищук продолжил, вернув спокойный официальный тон:

     — Вы что-нибудь за ней странное в последнее время не замечали?

     Иван грустно вздохнул, ответил:

     — Да как на ней женился, так одно странное только и замечал. Семь лет прожили, а как чужие друг другу.

     Казимир Григорьевич и вовсе проникся сочувствием к несчастному контролеру, и даже захотел как-то его ободрить. Сказал почти дружелюбно:

     — Чего ж ты тогда горюешь, переживаешь? Ушла и черт с ней. У нас вон вдов куры не клюют, вполне еще сочные, аппетитные. С руками-ногами оторвут и мальца твоего пристроят.

     Иван смутился, неуверенно пожал плечами, ответил:

     — Да привык я к ней уже. Несчастная она женщина.

     — Ну как сам себе знаешь, — Полищук пожал плечами. — Сделаем так. Коли сама сегодня не явится, завтра организуем поиск. Хотя где ее искать, ума не найду. Вокруг города сотни гектаров тайги…

     На том и разошлись. Иван приободрился, и до глубокой ночи ждал супругу, не ложился. А утром позвонил с работы в отделение милиции доложить участковому, что жена так и не объявилась. Казимир Григорьевич собрал пять дружинников, вооружился табельным оружием, и направил группу поиска в лес. Марию искали семь дней, но нашли только сапоги, да и то неизвестно, принадлежали они Староверцевой или нет.

     С исчезновением супруги, Иван испытал не горе, но пустоту. Жизнь, которая уже сложилась, пусть и не так счастливо, как ему виделось в юности, вдруг потеряла источник, вернее, силу, которая заставляла существовать его именно так, и никак по-другому, и он растерялся, не мог определить, в какую сторону двигаться, к какому берегу причалить. Чтобы отвлечься от этой напасти, спрятаться от необходимости строить свою жизнь заново, Иван переключился на сына. Теперь он проводил с ним все свое свободное время.

     Очень скоро Иван понял, что не испытывает к Никодиму отцовских чувств. Младенец не казался слабым и беззащитным, не нуждался в отцовской опеке, напротив, от него исходила какая-то сила, которую Мария не задумываясь окрестила бы дьявольской. В обществе Никодима Иван робел, а взгляд наследника и вовсе его пугал, но стыдясь того, что он не чувствует к ребенку отцовской привязанности, Иван заставлял себя уделять отпрыску все больше внимание. Он научился пеленать младенца и готовить детское питание, регулярно вставал среди ночи проверить, не нужно ли сменить пеленки или дать сыну воды. У родни позаимствовал детскую коляску и вечерами катал в ней Никодима по улицам, умиляя горожанок и заставляя их думать, что на весь город все же имеется одни примерный отец.