Ты умрёшь завтра(СИ)

     Своими соображения и настроениями курсант Семыгин ни с кем не делился, потому что в тюрьму, как Краснопевцев, не хотел, напротив — выказывал к правительству лояльность, и даже состоял в комсомоле. Тем не менее, училище он закончил устоявшимся диссидентом (хотя и тайным), и теперь ему предстояло решить, что делать дальше? То есть, не в плане работы, а в плане жизни в целом. История смерти отца сейчас не так уж сильно молодого военкора интересовала, — Партия же осознала свою ошибку, и даже извинилась, реабилитировав честное имя комбрига Семыгина, и доказывать, что отец врагом народа не был, надобность на тот момент отпала. Веру в светлое коммунистическое будущее Аркадий давно потерял, и его жизни требовалась какая-то цель, потому что трудно, даже невозможно существовать бесцельно, в то время, когда вся страна живет единым порывом, пусть ложным, призрачным, иллюзорным — недостижимым, но все же с надеждой. Творить новую революции? Бунты, мятежи, террор, заговоры? Или искать политического убежища за границей? Но ведь капиталисты не позволят ему жить, как захочется, придется работать на них, и работать против СССР, против людей, рядом с которыми вырос, учился… Мерзко это, слишком это мерзко… Пытаться что-то изменить, смириться, или пулю в висок? Благо личное оружие военкору уставом положено… Тяжелые стояли перед Аркадием Семыгиным вопросы, на которые в один день не ответить, и долго над ними Аркадий голову ломал, а затем решил, что не стоит пороть горячку, надо пожить, подумать, и вообще — такие решения годами вызревают. А затем он окончил училище и отбыл в свою первую командировку за кордон.

     Осенью 1956-го, когда Насер твердой рукой провел национализацию Суэцкого канала, обидев тем самым Францию, Англию и Израиль, в результате чего разгорелся Суэцкий конфликт, молодой военкор Семыгин был направлен в Египет наблюдать за развитием событий. Там, помимо прочего, Аркадий стал свидетелей морского сражения, при котором британские военные корабли прямо в Суэцком канале потопили египетский фрегат «Дамиетта», и пришел к неутешительному выводу, что внешняя политика любого государства без демонстрации военной силы невозможна. Но в своих докладах и рапортах о Египетских событиях Аркадий этот вывод не упоминал, справедливо расценив, что негоже ломать себе жизнь, не успев толком ничего разузнать, а в найденном — до конца разобраться.

     Репортажи военкора Семыгина начальству понравились. Они были лаконичны, отличались наблюдательностью и вниманием к деталям, и, разумеется, идеологически верной подоплекой, которую Аркадий научился вплетать в повествование складно и не задумываясь. Одним словом, кое-какое мнение о себе военкор Семыгин заработал, поэтому работой его обеспечили по самые уши. Как только Никита Сергеевич пригрозил западным агрессорам ракетным ударом по Парижу и Лондону, и те в спешном порядке заторопились вывести с Ближнего востока свои войска, военкора Семыгина отозвали на родину, где он отдохнул всего пару дней, после чего его срочно командировали в Венгрию, потому что сложилось там крайне опасное положение, требовавшее всестороннего анализа профессиональными наблюдателями.

     По роду службы военкор Семыгин был в курсе Берлинских беспорядков 1953-го года, и о польских мятежах текущего 56-го был наслышан, но он никак не ожидал угодить в эпицентр войны. На улицах Будапешта шли самые настоящие бои. Здания полыхали и рушились, лаяли пулеметы, громыхали орудия, орали раненые, стонали умирающие. Советские солдаты, еще вчера желанные гости, вдруг превратились для местного населения в агрессоров — ненавистных врагов. Ни венгры, ни русские не понимали, что происходит, и продолжали палить друг в друга, погибая десятками и даже сотнями. В Будапеште на улице Юлле военкор Семыгин, пытаясь запечатлеть на пленку атаку повстанцев на авангард 33-ей механизированной дивизии Красной Армии, получил свое первое ранение. Одна пуля чиркнула по голове, сняв полоску волос и кожи до самой кости, вторая пробила правое легкое.

     Позже, пребывая в госпитале, Аркадий Юрьевич пытался проанализировать события, свидетелем которых он стал. Было понятно, что венгерский мятеж — продолжение и развитие польских беспорядков. Да и требования мятежниками выдвигались схожие, — в первую очередь возможность строить социализм самостоятельно, отказавшись от тоталитарных методов. Ни Польша, ни Венгрия не были против социализма, не были против СССР, они всего лишь хотели по-своему возводить свое будущее, жаждали самореализации. Но как раз это было неприемлемо для правительства Страны Советов, которое узурпировало право на Истину, и ни с каким иным социализмом, кроме единственно верного, того, что в СССР уже был построен, мириться не желало. А в результате на улицах Будапешта умирали люди, — венгры, потому что не понимали, почему им навязывают чужой путь развития, советские солдаты — потому что так решило правительство СССР.