Ты в комнату войдешь – меня не будет...

Несколько слов о литературных пристрастиях М.И. – это Кнут Гамсун, Марсель Пруст, Иван Бунин, Юрий Олеша, и, конечно, этими именами не исчерпывается весь список.

В последние 10-12 лет жизни М.И. страстно увлеклась своей генеалогией по материнской линии. Этот кропотливый труд, работа над архивами привели ее к петровским временам, к сподвижнику Петра Первого, генералу Адаму Адамовичу Вайде, пращуру ее бабушки, Екатерины Вайде.

Она вела активную переписку с Рижским архивом и с ЦГАДА, где ее называли «наш Шлиман» и с интересом относились к ее попутным находкам или замечаниям по поводу тех или иных исторических событий и лиц.

Труд ее остался незаврешенным.

8 июля 1977 г. Маргарита Ильинична Ивенсен-Шор скончалась.

Агда и Гедда Шор.

ЛИРИКА РАЗНЫХ ЛЕТ

***

Припасть к столу, как припадают к праху,
И вороша горячую золу,
И облачившись в смертную рубаху,
Припасть к столу. К рабочему столу.

ВСТУПЛЕНИЕ

И если мне память дана, чтоб терзаться,
Дана, чтобы мучиться, чтобы стенать, -
Я помню, я знаю, с какого абзаца
Главу недочитанную вспоминать.

...Жестянкой на щебне, а в лавке посудной

Сверканием ножниц и медных кастрюль
Июль пламенел – городской, чистопрудный,
Мясницкой и Сретенки пыльный июль.

Он втаптывал в теплую мякоть панели

Вишневые косточки. Плавил стекло
И рельсы на стыках: они пламенели,
Их в пригород к пыльным ромашкам несло.

И тенты – витрин полотняные веки -

С утра опускались, предчувствуя зной,
Над строем фаянсовых ступок аптеки
И мокрых солонок столовой-пивной.

Я за город ездила. Лето сдавало

Скамейки и клумбы свои напрокат,
Взимая за это шумихой вокзала
И эхом реклам, повторенным стократ.

Кивало мне веткой железнодорожной,

И тенью вагонов валясь под откос,
Крушило орешник (он рос осторожно:
По пояс во рву – от мальчишек и коз).

Но к окнам вагонов уже подносили

Орехи в зеленой еще скорлупе.
Закат ослеплял – пассажиры косили
Сквозь желтую пыл деревянных купэ.

И видели: тонет, хлебнув из болота,

Бутылка в осоке. Опорки бродяг
Торчат меж кувшинок. На всем – позолота,
И тени сползаются из-под коряг.

10. VII.1939

***

Люблю заглядывать в чужие окна.
Для этого нужны: закатный луч,
Весна, Арбат и твердое сознанье,
Что в душу собственную лучше не смотреть.

Брожу тогда по старым переулкам,

(где в желобах бескровный одуванчик)
и взглядом ненасытным обиваю
доступных подоконников пороги.

На них такие умные предметы,

(почти не измененные в веках),
как будто в сумерках на тихую картину
голландской школы смотришь в Эрмитаже:

Копилка глиняная. Высохшая верба

(а прутики с налетом голубым
напоминают палочки ванили
в стеклянной банке с пробкою притертой).

Грибок для штопки. С крышкою граненой

чернильницы. Котенок на тетради
(прикрывший хвостиком таблицу умноженья)
и бритвенный прибор холостяка.

И долго я смотрю на трупик мыла

В жестянке из-под звонких леденцов,
На кисть, уставшую касаться подбородка,
И на стальную бритву.

1920-1922

***