Ты ворвалась в мою жизнь непрошено… Всё, возможно, будет не так, уж, и плохо!

В Оружейную палату и Алмазный фонд не попала – билетов на все выходные уже не было. Удовлетворилась, просто погуляв по Соборной площади Кремля и поглазев на знакомые с детства по картинкам Царь-пушку и Царь-колокол. А вот в Третьяковской галерее ей повезло! Она не только попала внутрь, отстояв три часа в длиннющем хвосте очереди, но и на проходившую там выставку Казимира Малевича³. Его картины больше произвели на неё впечатление своими броскими красками, чем затронули душу. А об остальном они молчали. И заговорили с ней, только когда она попала на лекцию о творчестве художника в целом и о его работах с выставки в частности, заслуженного деятеля искусств России, Почетного академика Российской академии художеств Александра Алексеевича Бахрушина.

К.Малевич

«Одеколон «Северный»

Олеся слушала его, раскрыв рот. Картины Малевича, благодаря увлечённости этого импозантного, убелённого благородными сединами человека, раскрывались перед ней, обнажали душу художника, звенящий тонкий нерв его души. Олеся была в числе тех пятерых, кто остался в зале лектория до самого последнего вопроса. Она, конечно, вопросов не задавала. Чтобы спрашивать о чём-то, надо это «что-то» знать хоть немного. Но она так внимательно слушала, что в конце вечера Александр Алексеевич смотрел, отвечая, только на неё. И, когда предложил всем оставшимся встретиться завтра днём и погулять с ним по Москве художественной (совершенно бесплатно, между прочим), ей показалось, что приглашение прозвучало персонально для неё.

Так, в принципе, и получилось. На встречу с профессором она пришла одна. Оба от этого ничуть не расстроились, только вначале Олесе было немного неловко. А потом она обо всём забыла.

На мартовские выходные они снова встретились в Москве, а на майские праздники расписались. Спасибо родному государству за такое количество выходных и праздничных дней!

Летом Олеся перебралась к мужу в Москву и с энтузиазмом начала её изучение. А в остальное время занималась домашним хозяйством и Сашей, поскольку муж убедил Олесю работу не искать. Дети Александра Алексеевича отнеслись поначалу к молодой жене отца (они с новоявленной мачехой были почти ровесниками), да ещё и провинциалке, настороженно. Но потом, когда познакомились поближе, и увидели, как он расцвёл, какой порядок и уют царит в его ещё недавно явно холостяцкой берлоге, успокоились. Слава богу, жили каждый своей семьёй отдельно, поэтому напряга не возникало.

Резко ухудшились отношения, когда неожиданно даже для самой себя, не говоря уже о Саше, Олеся забеременела. Она долго не обращалась к гинекологу, поскольку никак не могла связать своё недомогание с беременностью: ей – 37, менструальный цикл, видимо, из-за длительного отсутствия сексуальной жизни, не чёткий, мужу – 63.

Саша надулся, как будто она его в чём-то обманула. Если бы не поздний срок, наверное, настаивал бы на аборте. Олеся обиделась. И что за мужчины ей всё время попадаются?! Эгоисты махровые! Она прекрасно помнила, каким недовольным был Сергей, когда узнал о ребёнке. И тот, и другой были бы счастливы, только если бы Олеся была в их полном единоличном распоряжении!

Дети Саши вообще смотрели на неё волками. После их приватных разговоров с отцом, он становился ещё смурнее. Олеся всерьёз задумывалась о возвращении к родителям. Очень переживала, что нервотрёпка в семье губительно скажется на малыше. Но, не смотря на всё, была безмерно, безгранично счастлива!

Но вернуться в Оренбург она не успела. Саша заболел. Врачи ничего конкретного не говорили, настаивали на операции, во время которой обещали уточнить диагноз. А после операции собрали родственников и сообщили о раке прямой кишки последней, четвертой стадии с многочисленными метастазами в неоперабельных местах.

И дальше всё закрутилось в какой-то фантасмагорической пляске. Её бесконечный токсикоз, выхаживание мужа после операции, потом роды и бессонные ночи около сына, сыночка, Антошки. В круговерти дел Олеся даже не заметила, что дети мужа исчезли, изредка радуя отца телефонными звонками. Но это ей было даже на руку – в доме установилась более спокойная атмосфера. Саша, конечно, не помогал ей с Антошкой, но она на это и не рассчитывала. Спасибо, что хоть за собой старался ухаживать сам. Он, вообще, вёл себя очень мужественно. Однажды только сказал: «Я понимаю, как тебе трудно. Спасибо тебе за всё!» Олеся потом проплакала полночи, зарываясь лицом в подушку, чтобы не разбудить сына и забывшегося неспокойным сном мужа.

Когда Саше становилось чуточку лучше, в Олесе возрождалась шальная надежда, что произойдёт чудо, и он поправится. Но потом ему опять неизменно становилось хуже, и надежда разбивалась вдребезги. Последние полгода Саша жил от укола до укола, их Олеся делала ему сама. Не дожив четырёх дней до своего шестидесятисемилетия, Саша ушёл из жизни, и Олеся осталась одна с трёхлетним малышом на руках.