Нет, точно, на меня напала Агуся.
— Конечно, — смущенно толкает Илья.
— Ты к нему очень привязан, да? Больше, чем к остальным братьям.
— Ничего не больше, — ворчит парень. — Иди уже. Мне ехать пора.
— Сильно любишь Яна, да?
— А ты?! — выпаливает, вскидывая свои сердитые глазюки.
Я застываю. Почти не дышу.
Прижав ладонь к груди, пячусь назад. Мотаю головой, понимая, что по щекам катятся слезы.
Нечаев выглядит потрясенным.
— Я… — с губ срывается всхлипывание. — То заявление… Писала не я!
— Кто же? — хрипит Илья.
— Мама…
Сморщившись, он отворачивается.
— Ясно… — отрывисто вздыхает. Снова смотрит на меня. В этот момент невозможно понять, кому из нас тяжелее. Голос Ильи дрожит, когда он сипит: — У Яна никого нет… И… За пять лет… Ничего серьезного не было.
20
© Юния Филатова
К последнему предложению есть вопросы. Называть мотоцикл вещью — определенно, неправильно. Но суть ведь не в том, чтобы правильно подбирать слова. Суть в вине, которую я испытываю. И налипающих на ней, словно растопленная смола, волнениях.
После того откровения, что неожиданно случилось между мной и Ильей Нечаевым в прошлый четверг, он вдруг стал приезжать к моему подъезду каждый вечер. Ничего важного мы не обсуждали. Можно сказать, вообще не разговаривали. Он даже не объяснял, зачем появляется. Просто делал короткий вызов на мой номер. Я выглядывала в окно, чтобы убедиться, что он внизу. Переодевалась в экипировку и спускалась.
Если первый шок, когда я вернулась домой в мотокостюме, родители еще как-то пережили, то все последующие выходы их вынуждали едва ли не с крестом в дверях стоять.
— Выпей воды, дочка, — выдала мама в один из таких вечеров, пытаясь всучить мне стопарик.
— Зачем? Я не хочу пить.
— Это святая вода.
Пусть Бог простит, но я рассмеялась. Без комментариев опрокинула исцеляющую жидкость в себя и, подмигнув папе, выскочила из квартиры, чтобы, как говорят родители, «оседлать дьявольскую машину» и «нестись навстречу смерти».
На самом деле я была очень острожной и старательной ученицей. Управлять мотоциклом удавалось все лучше.
Но вчера молчаливый и угрюмый Илья вдруг выдал прямо в пути:
— Насчет «обкатки»… Извини за эти слова.
Вспомнив это, я потеряла равновесие. Илья не успел отреагировать. И мы упали.
Благо скорость была небольшой.
Но…
На боку сверкающего совершенством байка появились уродливые сколы и царапины.
Болит. Всю ночь к припухшему колену прикладывала лед. Но ему в этом признаваться не хочу.
Зачем он спрашивает?
Мне мгновенно становится неудобно. Подумает ведь, что шататься и трепаться по телефону в рабочее время для меня — норма.
Намеренно называю старшего Нечаева по имени-отчеству. Не хочу, чтобы Илья думал, что питаю относительно его брата какие-то иллюзии. Особенно после того, как расплакалась перед ним, разоткровенничалась, а после просила не говорить Яну, что заявление писала не я.
«То, что он за эти пять лет не состоял ни с кем в серьезных отношениях — ничего не значит», — повторяю себе в тысячный, если не миллионный раз.
Меня это ни черта не радует!
Вообще никаких эмоций эта информация не вызывает!
Пофигу на подтверждение того, что Нечаев за годы не изменился.
Конечно, нет. С заями нет нужды встречаться. Их можно менять каждый Божий день!
Не отвечаю больше. И не потому, что снова расстроилась… Просто реально пора вернуться к работе.
Просматривая план, который уже, кажется, знаю наизусть, попутно мысленно прокручиваю полученные от Яна данные и все, что узнала непосредственно на производстве.