Ты – всё (СИ)

— Прости, — бросаю до того, как Илья успевает ответить.

По яростно стиснутой челюсти понятно, что ничего хорошего выдавать не планировал. Но суть не в том. Тут я сама виновата, хватает совести признать.

Разворачиваясь, направляюсь к кухонной зоне в конце гаража, где у барной стойки стоят Агния с Егором.

Настроена забрать ее и навсегда покинуть проклятое место.

— Чего лезешь? По лбу стукнуть? — возмущается тем временем она, наживая нам лишних проблем. — Даю две секунды, чтобы ты убрал свои грязные лапы, животное!

— Ты до этого лба дорасти сначала, полторашка, — рычит в сторону Агуси, как всегда, возбужденный, словно голодный медведь-шатун, Егор, но руки с ее талии снимает. — Думаешь, я хочу к тебе прикасаться? Да мне вообще противно. Мерзко! Но раз уж зашла речь, тебе я по лбу обязательно настучу. Знаешь чем? — приглушает голос до интимного шепота, но я все равно улавливаю и краснею, теряясь в моменте и не понимая, допустимо ли будет вмешаться. — И по лбу, и по губам, и по языку твоему длинному.

— Ах… — задыхается Агния. — Нечаев, ты охренел?! Я тебя исполосую! Исполосую! Будешь как амурский тигр!

— Несмертельная плата, киса.

— Хм… Несмертельная??? Ты, вероятно, забыл, как «рыдал», когда я тебе смычком под глазом разрубила? Загляни в зеркало!

— А ты забыла, как я тебя этим самым смычком по заднице отлупил так, что ты дня три сидеть не могла?

Так вот что случилось со смычком от скрипки!

А родителям Агния сказала, что его у нее украли. Папа тогда едва не полгорода на уши поднял. Казалось бы, мелочь… Но беззаконие, хулиганство и прочий беспредел его всегда доводили до крайней степени гнева.

— Нормально я сидела, дубина!

— Нормально ты даже играть не могла!

— А ты в принципе был худшим в классе! Татьяна Митрофановна чуть не вешалась, когда ты брал в руки скрипку, а когда пел — половина класса мечтала прыгнуть из окна!

На эти уничижительные замечания Егор неожиданно ржет.

— Да мне похуй, — выдает между смехом. — Я же не по-серьезу в твою музыкалку ходил. Я прикалывался. Глумился над вами. Над тобой — особенно, — последнее припечатывает.

Хорошо, что я в этот момент оказываюсь рядом. Отдергиваю взбешенную сестру, прежде чем она бьет Нечаева по лицу.

— Я, конечно, извиняюсь, что влезаю во время вашего драматического сражения, — чеканю сердито. — Но нам пора.

— Юня… Пожалуйста…

— Агния, я сказала, нам пора, — проявляю твердость.

Мне так стыдно!

За нее. За себя. За то, что в принципе на территории Нечаевых находимся! Такого никогда не должно было случиться!

Это место… Оно напоминает мне, как Ян играл моими чувствами. Как я была использована!

Много ведь воспоминаний всплывает.

Все его фразы, взгляды, прикосновения… Черт, черт, черт!

— Юня, — продолжает канючить Агния, умоляюще глядя то на меня, то на Егора.

Он смотрит так же странно, словно горя стремлением вмешаться. Свирепо, растерянно, огорченно… Будто не желая отпускать Агнию.

Я, блин, просто не понимаю, что из этого — часть игры.

— Юня, совсем чуть-чуть побудем… У меня мозоль! Сандалии натерли! Ай, ой… Как же больно! Мамочки… Что стоишь, Нечаев? Принеси лед!

— Больше ничего, блядь, не хочешь?

— Хочу!

— Что?!

— Пластырь!

Ума не приложу, почему Егор исполняет все эти требования. Грубо, с матами, вербально прикладывает ее так, что у меня уши в трубочки сворачиваются. Лицо вспыхивает, когда он подхватывает ее на руки и относит на диван.

— У тебя трусы с динозаврами? Серьезно? — рискует заметить Агния, дергая и без того раздраконенного парня за показавшуюся из-за пояса джинсов резинку. Резко вздохнув, прикрываю ладонью глаза и отворачиваюсь. — Мама купила, да? А колготки под штаны зимой еще заставляет надевать?

— Ты, блядь, бессмертная, что ли? — гаркает мелкий. — Я тебе шею сверну, ясно?!

— Давай. Кончай ее, брат, — поддерживает Илья до жути ровным тоном.

— Егор… Ты же не… Егорчик… — выдыхает Агния испуганно.

Улавливая ликующий смех разъяренного парня, в ужасе начинаю оборачиваться. Но второй Нечаев не позволяет мне этого сделать. Схватив за плечи, удерживает.

Истошный визг сестры поднимает во мне волну страха, которая придает силы, чтобы вырваться из рук Ильи и обернуться. Обернуться в тот самый момент, когда с улицы в бокс заходит отец семейства Нечаевых и застает сражающихся на диване Егора и Агнию.

— Что здесь происходит? — сурово вопрошает он.

И Егора будто потусторонняя сила сносит. Стремительно перемахнув через спинку дивана, вытянувшись по струнке, застывает.

Агния, смущенно поправляя одежду, так же спешно садится.

— Добрый вечер! — выпаливает единственная из всех нас сумевшая заговорить. — А мы тут… Репетируем!

Она улыбается, пока мне кажется, что я просто умру. И… Роман Константинович со всем Нечаевским обаянием и душевной теплотой эту эмоцию отражает.

— Ах, это вы репетируете, — подыгрывает очевидному вранью Агнии. Улыбается лишь ей. На сыновей те же строгие взгляды бросает. Дойдя до меня, неожиданно смягчается. — Здравствуй, Юния.

— Здравствуйте, — едва нахожу в себе силы, чтобы ответить.

— В драмкружке спектакль ставим, — отбрехивается сестра, как настоящая актриса. — У нас с Егором главные роли.