Ты забыла свое крыло

Я помню, как однажды, голышом,
Я лез в заросший пруд за камышом.
Колючий жук толчками пробегал,
И лапками поверхность прогибал.
Я жил на берегу. Я спал в копне.
Рождалось что-то новое во мне.
Как просто показать свои труды.
Как трудно рассказать свои пруды.
Я узнаю тебя издалека —
По кашлю, по шуршанию подошв,
И это началось не с пустяка —
Наверно, был мой пруд на твой похож.
Был вечер. Мы не встретились пока.
Стояла ты, смотрела на жука.
Колючий жук толчками пробегал,
И лапками поверхность прогибал.

...Потом Муза улетела. Но забыла свое крыло.

Глава 1

В мутные девяностые мы с другом Фомой вышли на рынок, но не в переносном смысле — в буквальном. Оптовик, звали его Хасан, утром на складе продавал нам вроде как по дешевке мешок урюка. Пыльный воздух пронизывали солнечные лучи. Мы отвозили мешок на рынок и только раскладывали товар, как тут же налетали бандиты (как потом выяснилось, родные дети Хасана), после долгой изматывающей драки отнимали урюк, а утром Хасан снова продавал нам этот урюк, уже неоднократно обагренный нашей кровью. Такой товарооборот несколько удручал. Уже со стонами дрались! Нелегко начинать новую жизнь, да еще такую суровую, в сорок лет. Хорошо, что не в восемьдесят.

— Все! Хватит! — решил наконец Фома.

Сказали Хасану все, что о нем думали, — и бежать!

Решили скрыться за городом, в Елово, где наше летнее детство прошло. Жена моя — уже, для безопасности, там жила. А дочь, двадцатитрехлетняя, сама скрылась так, что даже мы ее не могли найти. Приехали на вокзал. Даже на электричку средств не было! На Удельной вломилась толпа и с ней — контролеры. По той стороне шла миловидная женщина в форме, а по нашей — старый седой волчара. Помню все подробности того дня. Когда он подошел к нам, я развел руками.

— Тогда штраф!

Фома, злобно глянув на него, полез было в зипун, где у нас была спрятана последняя заначка на покупку бронированного ларька.

— Стоп! — сказал я.

Должен и я что-то сделать как зам! Вынул блокнот, вырвал страницу, написал «1000». И протянул контролеру. Тот обомлел. Он, конечно, знал, что мы живем в переходное время, когда привычное переходит в непривычное, заводы меняют на бумажки. Но тут?!

— Маша! — окликнул напарницу. — Мы какую станцию сейчас проехали?

— Удельную, Михаил Васильевич! — сказала она.

— А-а! — проговорил он и прошел мимо.

Удельная наша славилась своим сумасшедшим домом.

Природа встретила нас неприветливо. Дождь, грязь.

— А я, Венчик, ничего сегодня не ела! — весело сообщила жена.

Я вынул блокнот, подумав, написал на листке «10 000» и протянул ей.

— Купи всего!

Она лишь кротко глянула на меня.

— А это принимают, Венчик?

— Да.

И она, радостно топая, сбежала с крыльца. Уже много лет корил я жену, что она слишком часто ходит в магазин, завязывает слишком теплые отношения в винном отделе... но сейчас мы надеялись только на нее.

Подул ветер — и шишки забарабанили по крыше. Я сел за свой колченогий стол и написал:

Кто кидается шишками? Бог!
Вот одна залетела в сапог.
Сразу две прискакали в шалаш...
Развлекается, строгий-то наш!

Уверенно постучавшись, вошел наш сосед, профессор-культуролог Волохонский. Видимо, зная о нашей рыночной деятельности, надеялся поживиться — проникновенно заговорил о том, что главное, что сейчас надо спасать, — это культура, только она по-настоящему невосстановима. Конкретно он имел в виду издание своих изнурительных лекций, которыми он мучил уже не одно поколение студентов, — но сейчас это издать можно было только за деньги. Фома равнодушно слушал его, однако Волохонский не умолкал, тогда друг, не выдержав, достал блокнот и, написав на листке «100 000», протянул ему. Потом подобным способом Фома возрождал целые комбинаты — но началось это так... Волохонский гордо и с некоторой даже брезгливостью взял листок, долго рассматривал. На крыльце вдруг раздался топот. Уже вернулась?

— Менты! — потерев запотевшее окошко, сообщил Фома.

Вошли.

— Так, — сказал один из них, с честным лицом. — Из больницы сбежали? Поехали.

— Это вам дорого обойдется! — сказал второй, видимо коррумпированный уже тогда.

— Да, да! — вдруг заверещал Волохонский. — Это они! Вот смотрите!

И стал совать ментам листок с цифрами, но в руки не давал.

— Ты тоже собирайся! — сказал первый.

— Я? Но при чем здесь я? — возмущенно заговорил Волохонский.

Он максимально отстранился от нашей бумажки, отвернулся от нее и держал кончиками пальцев, но не выпускал.

— Давай быстро! — Второй схватил Фому за рукав.