Ты забыла свое крыло

Следующий кадр: мы заходим с ней в бар, уже в Будапеште, и я вынимаю заначку. Строжайше запрещалось, но все знали, что рубли в Венгрии меняют. За давностью лет признаюсь: засунул рулончик сторублевок в пасту. Как бы по причине крайней своей чистоплотности постоянно носил ее с собой. И вот вытащил прямо при ней. О, как она смеялась, опершись о стену рукой и как бы обессиленно уткнувшись в нее головой!.. Выпрямилась, глаза счастливо блестят. Потом мы шли с ней по Будапешту. Будапешт — сиял! Особенно после тусклого в те года Ленинграда. И вдруг мы столкнулись с мрачным Лехой.

— Я встречался сейчас с местными комсомольцами, — проговорил он.

— Ну? — уныло спросил я.

— Они мне сказали, где здесь стриптиз!

— Так пойдем же! — вскричал я. — Плачу!

Стриптиз меня восхитил! Хотя главная моя страсть была направлена в другую сторону.

— Что вы делаете? — шептал Леха. — Вас же исключат!

— Ты думаешь? — глянув на него, хрипло проговорила она.

И мы опять обнялись!

Когда мы вернулись в Ленинград и вышли на платформу, она посмотрела, как только она умела, и, сделав решительное движение рукой слева направо, сказала:

— Сгинь!

Потом я очень страдал. Но зато написал первый в своей жизни крепкий рассказ. А дальше — пошло. Сорок с лишним лет — сорок с лишним книг. Где-то она, первая моя муза?

И вот теперь — последняя. Видимо. Наглая Аглая (имя подлинное), которая в новогоднюю ночь и замкнула меня сюда на свою, кстати, голову... Прощай! А ведь еще осенью мы катили с ней на велосипедах, хохоча. О, как она танцевала, дурашливо закатив глаза, приоткрыв рот. Делала два очаровательно-неуклюжих движения могучими кистями — и прекращала дурачиться. Все!

Уже знал крутой характер ее. И вот — встретил Новый год, последний, может быть, в ванной (это еще мягко говоря)!

Договорились же, едем прощаться. Но чтоб так?.. Другой бы повесился и был бы абсолютно прав, вызвал всеобщее одобрение: хотя бы закончил эту жизнь достойно. Кстати, может, мой герой так и поступит. Но моя задача другая! Хлопнул третий стакан — в этот раз, по ошибке, горячей. Но это не важно! Начал с того еще Будапешта. Писал. Дверь вдруг заскрипела.

— Ты выходить вообще собираешься или нет?

Выйти, конечно бы, надо. Она хорошая. Но такой мощный финал!

— Сейчас, полчасика! — забормотал я.

— Ну, пиши! — грозно проговорила она и захлопнула дверь.

И по возвращении я больше не видел ее. Всё! Последнюю музу потерял. Надо бы новую! Тут распахнулась со стуком дверь, и «прекрасная уборщица» наша появилась со шваброй наперевес. Стала, о кровати стуча, шваброй орудовать: вот, мол, тружусь и только оскорбления и слышу! С особой яростью стучала в мою кровать. Мало ей, что и так уже меня в блин раскатала? Вот уж где я действительно никто.

А я действительно кто?

— Послушай! — я вдруг радостно ей сказал.

— Чего еще?! — встала со шваброй наперевес.

— Вот. — Залез в тумбочку, нащупал коробку. Протянул ей. — Это тебе. Благодарность за твои тяжкие труды! Бери.

Тишина такая настала вдруг, что слышны были капли со швабры.

Взяла. Резко повернулась, ушла. И тут же солнце палату осветило. Вот так вот теперь. И только так!

Садилось уже солнце — и тут она вошла. Не сразу и узнал ее. Полупрозрачное платье, туфли на каблуке. Навела томные очи на меня, потом, сделав рот «уточкой», чмокнула и, повернувшись, ушла.

— Красавицей стала уборщица наша! Какими ногами машет! — оценил мой сосед.

Но она-то была явно выпивши, а я? Встал и за ней пошел.

— Ты чего такая?

— А смена кончилась! — произнесла кокетливо.

Шла впереди. На повороте, не оборачиваясь, помахала пальчиками: «За мной!» Была она явно в эйфории, что-то лепеча, путаясь своими тонкими ножками. Встречая каких-то своих знакомых, восторженно восклицала «Уй!» или «Да! Да!». Вдруг пихнула меня плечом, и мы с ней влетели в уже знакомую мне кладовку.

Гуни, к счастью, на месте не было, и третье мое посещение оказалось самым удачным — она сомкнула свои тонкие ручки у меня на спине и уронила на грудь головку. Залепетала, как этот негодяй Паша ее, медсестру высшей категории, унизил до уборщицы. Тяжко вздыхая, она при этом стремительно и, я бы сказал, как-то обиженно раздевалась: мол, а что же еще остается делать обиженным, как не раздеваться? Уже как бы слегка небрежно — что тут стоишь? — пихнула меня кулачком в грудь, и я упал. Ослаб? Но, судя по дальнейшему, не совсем. Как-то все складно вышло. Просто, но прекрасно. Блестящие черные ее волосы занавешивали лицо. Время от времени она их с досадой сдувала. Прекрасная ее коленка двигалась перед моим носом, как боксерская перчатка.

— О да, да! — был у нее такой радостный вопль, причем на разные случаи жизни.

Застонав, скатились на пол. Переговаривались шепотом, а шепот горяч.

— Почему я? — все же не удержал я тщеславного вопроса.

— Да потому, что ты человек! — прошептала она. — Такому ничего не жалко!

Она еще раз прижалась и, шутливо оттолкнув меня, поднялась. Мгновенно оделась. Да, навык есть!

Я тоже бодро вскочил.