Ты здесь не чужой

Утром шел дождь (эта неделя все длилась). Снова зазвенел дверной звонок. Неуж-то опять сборщики? Джеймс осторожно выглянул из-за занавески. Это был Патрик, его коллега из компании «Шипли». Отпуск закончился пять дней тому назад, но к тому времени Джеймс отключил телефон. Почем знать, может, ему и звонили с работы. Джеймс хотел было не открывать дверь, притвориться, будто его нет дома, но нервы сдали, и он вышел в вестибюль. Патрик стоял на крыльце, кутаясь в плащ, рыжие волосы прилипли к голове и потемнели от влаги.

— Джеймс! Ты тут! — заорал он. — В чем дело, друг? Мы уж думали, ты сдох и валяешься в какой-нибудь канаве.

Джеймс уставился на молодого человека, о котором он столько думал весь год, пока работал в офисе, старался угождать его прихотям и капризам — прихотям и капризам, угаданным или изобретенным самим Джеймсом, нагромождение шестеренок без приводного ремня.

Больше недели он ни с кем не разговаривал. Патрик все еще стоял на пороге, и это сбивало Джеймса с толку: казалось, фигура бывшего коллеги уже должна исчезнуть, словно мысль, на мгновение промелькнувшая в голове. Но вот он стоит, промок насквозь, улыбается растерянно.

— Входи, — позвал Джеймс.

Патрик помедлил, приглядываясь к приятелю, одетому в халат и тапочки, небритому, догадываясь уже, что наткнулся на что-то посерьезнее, чем ожидал.

— Саймон волнуется, — сказал он. Прищурил глаза, привыкая к полумраку коридора. — Скверно выглядишь. Болел, что ли?

— Ага. Сыпь вот не проходит. Еще и простудился. Хотел позвонить, но телефон сломался — во всем доме не работает.

Патрик через распахнутую дверь заглянул в гостиную, отметил развешанную по стульям одежду, тесный ряд баночек с мазью и просроченные бутылки с микстурой на каминной доске.

— Вообще-то я больше на работу не выйду. Переезжаю.

— Что такое? А Саймон в курсе?

— Нет. Зря я не предупредил. Понимаешь, мне надо побыть с родными, так что я решил уехать отсюда. Конечно, это несколько неожиданно… — Вранье застревало в горле, но в то же время он чувствовал некоторое облегчение, без всяких сантиментов расставаясь с понятиями элементарной честности, некогда общими для них обоих. Как долго Джеймс мечтал осчастливить этого парня, а теперь глядел на него отстранено, забавляясь, балансируя на грани правды и лжи.

— Прости, мне следовало сразу принять у тебя плащ, — внезапно он сделался изысканно любезен. — Заходи, садись.

— Мне пора. — Патрик был сбит с толку, словно человек, который забрел по ошибке не в тот кинотеатр я оказался в темноте наедине со странными или страшными картинами.

Сам не сознавая, что творит, Джеймс коснулся рукой щеки Патрика, провел пальцем по мягкой веснушчатой коже под глазами.

— Спасибо, — выдохнул он. — Спасибо за все,

Патрик покраснел, поспешно отдернул голову, нащупал у себя за спиной ручку двери. — Я пошел.

Он направился к воротам и там не свернул на пешеходную дорожку, а продолжал идти дальше, пока не миновал автобусную остановку, не растворился вдали.

Джеймс так и не позвонил Саймону. Сперва он испытывал некоторое чувство вины, словно подвел кого-то, но неделя ползла за неделей, и он позабыл, что существует окружающий мир. Казалось уже, что, зайди он в контору, там никто не узнает его и он сам никого не узнает. Доктора предупреждали насчет этого: память сдает, вирус проникает в мозг, начинаешь путаться.

Время испарялось помаленьку, целые эпохи жизни исчезали бесследно. Он позабыл Саймона и контору, Патрика и прошлый год, когда все тревожился, нравится ли он ему. Как-то поутру Джеймс не узнал собственную квартиру, встревожился, что вот-вот явится настоящий хозяин и выгонит его на улицу. Джеймс бродил по комнатам, сделавшимся незнакомыми, порой воображая, будто перенесся во двор своего детства, будто сидит на корточках возле поилки для птиц, где привык ждать отца с наступлением темноты.

Парк все еще был поблизости, он гулял там по вечерам. Иногда, подобравшись к дальнему краю, где в свете фонаря виднелась пустая скамья, он терялся: откуда-то доносился едва различимый шепот, но шепот смолкал, едва Джеймс переставал в него вслушиваться, таял, словно сон, ускользающий от дневных воспоминаний.