Ты здесь? (СИ)

Тогда я впервые ощутила вину. Вину за то, что видеть её удавалось только мне одной. Вину за то, что она была одинокой, потеряв в один момент все, что имела. И что мое обещание все равно было пустым и ненастоящим: оставалось еще несколько лет в школе, а после меня ждал выпуск и другая жизнь. В другом городе, в другой среде, с новыми возможностями и связами, которые мне удалось бы приобрести. И сказать, что я не оставлю её одну означало соврать.

А ложь, произнесенная даже во благо, все равно остается ложью, сколько бы ни пытался переубедить себя в обратном.

Чем дальше шло время, тем больнее мне становилось. Не столько от осознания мысли, сколько оттого, что она от меня ожидала. И что требовала. Отчаяние стало отдавать чем-то неприятным во рту, смешиваясь с привкусом крови.

«Холли зануда и завистница. Тебе не стоит с ней связываться.»

«Не водись с этими курицами. Они считают тебя странной.»

«Учительница по биологии такая сука. Облей её стол клеем. Ради меня.»

«Ты можешь передать моей маме, что я люблю её? А лучше привести её сюда! Да, это замечательная идея!»

Поначалу все было довольно безобидно. Но чем я дольше с ней находилась, тем сильнее Фей начинала на меня давить. А позже и манипулировать, вызывая поддельное ощущение жалости.

«Я ведь умерла! Ну что тебе стоит сделать это для меня!»

«Идешь домой? У меня тоже был когда-то дом… Я скучаю по родителям.»

«Наверное маме без меня одиноко… сможешь узнать как она?»

В какой-то момент Фей из девочки, к которой я испытывала сострадание и, вместе с тем, симпатию, превратилась в того, с кем видеться стало крайне тяжело и неудобно. Просто до саднящей кости боли. Фей превратилась в обузу, избавиться от которой было страшно в силу тягости душевного равновесия. Я продолжала приходить, чувствовала вину, если вдруг пропускала наши с ней встречи, обманывая себя тем, что таким образом помогаю.

Но долго это не продлилось. Чувства были настолько сильны, что меня мучали кошмары, а днем, когда начинались школьные будни, я не знала, куда девать свои мысли. Меня проедала совесть, тоска, отчаяние. Переплетенные, будто корни дерева, они врезались мне в грудь и давили настолько сильно, что ни одна гранитная плита не сумела бы придавать также. Я задыхалась от бесконечных истерик, от осознания, что подала ей ложную надежду.

Я и себе её, в общем-то, подала. Только признавать это было крайне сложно.

Фей стала моим первым другом. Первой, кому я открылась, первой, с кем удалось поделиться своей болью. Каждая наша встречала несла за собой поддержку, принятие, о котором мечтала большую часть времени, ведь ни окружение, ни родные, никто не сумел принять меня, как человека, навешав ярлыки. Им проще было обвинить меня в том, что я странная, чем узнать настоящую мою суть, заглянуть по другую сторону. Я тысячу раз задавалась вопросом: почему мертвая девочка сумела рассмотреть во мне больше, чем живые люди? И с каждым разом ответить становилось все сложнее. И я начала чувствовать вину. Вину за то, что была жива, а она — нет. Что у меня было будущее, у меня были вполне себе живые люди, с которыми удавалось пообщаться, с кем я могла проводить время, кто меня слышал и видел. Это чувство начало тяготить. Настолько сильно, что сдерживаться от угрызений совести стало неимоверно сложно.

Нельзя было просто закрыть уши и перестать слышать её голос. Нельзя было закрыть глаза и сделать вид, что я ничего не понимаю. Это было неправильно, равно, как и не признаться себе в том, что я привязалась к Фей. Потому что это на самом деле было так. Сколько бы я не старалась игнорировать это чувство, сидящее внутри до последнего, все равно разрывает. Будто нарыв, который я наконец-таки вскрыла.

Из-за тяготившего чувства вины мне пришлось молча сбежать от этой проблемы. Следующий семестр я начала уже будучи ученицей другой школы, а дарованное виденье грани между живыми и мертвыми стало такой же обузой, как и сама Фей.

Мне стыдно, что я взвесила на себя огромный груз ответственности и сбежала от него, боясь последствий. Но другого выхода я не видела, а тешить и себя, и Фей иллюзией дружбы было подло.

Ведь мертвые остаются мертвыми, а мы продолжаем жить.

— Ты… — спрашиваю её, не зная, как начать. — Жалеешь о том, что тебе приходится жить с призраком?

Вопрос, казалось бы, довольно простой, но чувства, которые он вызывает, не сравнятся ни с чем испытанных мною ранее. Ни при жизни, ни после смерти. Сознанию хочется обмануть себя, доказать, что все на самом деле было не зря, но глубоко в душе ответ заставляет меня о многом жалеть. Наверное, её тоже.