Когда он спросил, куда она хочет пойти выпить, она назвала место, где обычно тусовалась, но он состроил гримасу и сказал, что это в студенческом гетто и он ее отвезет куда-нибудь, где получше. Они пошли в бар, где она никогда раньше не была, типа подпольного бара в подвале, без вывески. Чтобы попасть внутрь, надо было постоять в очереди, и, пока они ждали, она стала нервничать, пытаясь понять, как ему сказать то, что было нужно, но так и не придумала, и, когда вышибала попросил у нее документы, она их просто ему дала. Вышибала на них даже не глянул толком; просто усмехнулся и сказал: «Ну уж нет», – и махнул, чтобы она отошла в сторону, делая знак следующей компании.
Роберт уже прошел вперед и не заметил, что ее у него за спиной не пустили.
– Роберт, – тихонько сказала она. Но он не обернулся.
В конце концов кто-то из очереди, наблюдавший за происходившим, похлопал его по плечу и показал на нее, тосковавшую в одиночестве на тротуаре.
Она стояла в смущении, пока он шел к ней.
– Извини! – сказала она. – Ужасно неловко.
– Сколько тебе лет? – спросил он.
– Двадцать, – ответила она.
– А, – сказал он. – Мне казалось, ты говорила, что ты старше.
– Я сказала тебе, что я на втором курсе! – ответила она.
Стоять на улице перед баром, после того как тебя на глазах у всех не пустили, было уже само по себе унизительно, а теперь еще и Роберт смотрел на нее, как будто она сделала что-то не так.
– Но ты ведь – как это называется? Пропустила год? – возразил он, как будто у них был спор и он мог победить.
– Не знаю, что тебе сказать, – беспомощно ответила она. – Мне двадцать.
И тут, как ни абсурдно это было, к ее глазам подступили слезы, потому что все как-то вдруг рухнуло, и она не могла понять, почему все так сложно.
Но когда Роберт увидел, как искривилось ее лицо, произошло какое-то чудо. Из его позы ушло напряжение; он выпрямился и обхватил ее своими медвежьими руками.
– Ох, милая, – сказала он. – Солнышко, все в порядке. Пожалуйста, не расстраивайся.
Она позволила ему прижать ее к себе, и ее переполнило то же чувство, что тогда, возле 7-Eleven, – что она хрупкая и драгоценная и он боится, что сломает ее. Он поцеловал ее в голову, она засмеялась и вытерла слезы.
– Поверить не могу, что плачу из-за того, что меня не пустили в бар, – сказала она. – Ты, наверное, думаешь, что я полная идиотка.
Но она знала, что он так не думает, потому что он так на нее смотрел; в его глазах она видела, какая она хорошенькая, когда улыбается сквозь слезы под меловым светом фонаря, а в воздухе кружатся редкие снежинки.
Тут он ее поцеловал, в губы, всерьез; набросился и практически заткнул ей глотку своим языком. Поцелуй вышел жуткий, до изумления плохой; Марго поверить не могла, что взрослый мужчина вообще может так плохо целоваться. Все было ужасно, но каким-то образом это вернуло ей прежнюю нежность к нему, ощущение, что, хотя он и старше, она знает что-то, чего не знает он. Закончив целовать, он твердо взял ее за руку и отвел в другой бар, где были столы для бильярда и автоматы с пинболом; пол там был посыпан опилками, и никто не проверял у дверей документы. В одной из кабинок она увидела старшекурсника, который занимался с ней английским, когда она была на первом курсе.
– Взять тебе водку с содовой? – спросил Роберт, и она подумала, что это, наверное, шутка такая про то, что пьют девочки из колледжа, хотя никогда не пила водку с содовой. Она вообще-то немного нервничала из-за того, что заказать; там, куда ходила она, заказы брали только за стойкой, так что те, кому уже был двадцать один, или у кого были годные поддельные документы, приносили кувшины с пивом PBR или Bud Light, чтобы со всеми поделиться. Она не знала, не станет ли Роберт смеяться над этими марками, поэтому, не уточняя, сказала:
– Мне просто пиво.