Тыл-фронт

— На Крутую сопку нацелились. По-русски кричат, — не отрываясь от бинокля, доложил Ошурин выбежавшему из блиндажа политруку. — Больше взвода. А наших там одно отделение, — добавил он, до шепота понижая голос.

— Командир батареи ушел на Сторожевую? — спросил Бурлов.

— Ушел, товарищ старший политрук, — отозвался Ошурин.

— Давно?

— Позвонили, что выступил в час двенадцать минут. Стрельба у Крутой затихла… С рассветом заморосил мелкий, как просеянный сквозь сито, дождь.

— Напрасно, вымокнут только. На сотню метров ничего не видно, — сожалел Бурлов, направляясь с Ошуриным в блиндаж.

Сырое и мрачное в погожие дни помещение показалось сейчас уютным и сухим.

— Да-а, дождик зарядил суток на двое. Обложило кругом, — заметил, поеживаясь, Ошурин.

— Оставьте на пункте одного, разведчика, а остальные пусть отдыхают, — разрешил старший политрук. — А я пройдусь по постам. Проверю, чем занимаются отделения, и вечернюю сводку передам, — добавил он, наглухо застегивая шинель. — Кто со мной пойдет?

— Селин и Зайцев, — доложил Ошурин.

Бурлов с бойцами двинулся в обход позиций батареи, расположенных почти на тридцатикилометровом фронте. Десятки телефонных линий связывали посты разведчиков с главным отсеком. Приборы, установленные на постах, фиксировали каждый выстрел, передавали его на центральный аппарат, и через несколько минут разведчики уже знали, в каком месте японцы ведут огонь. С тех пор, как Бурлов прибыл в батарею, не было ни одного дня, чтобы он не проверил хотя бы часть разбросанных по сопкам отделений. Он появлялся на постах в зимние бураны, в неистовые весенние ливни. На этот раз обход занял весь день.

Только к вечеру Бурлов попал на Поющую.

— От комбата никаких сигналов нет? — спросил он дежурного.

— Нет, товарищ старший политрук, не было. Днем из-за дождя Сторожевую не видно было. Мы думаем, что они будут там дежурить до утра… Товарищ старший политрук, там из штаба полка прислали на ваше имя пакет. Я его на стол положил.

В блиндаже Бурлов с любопытством повертел в руках адресованное ему письмо. Вскрыв, он прочел: «Товарищ Бурлов! Командующий предоставил вам отпуск для поездки за дочерью. О сроке и дне выезда сообщу позднее…»

«Кто же это узнал?» — думал Бурлов. Перед глазами встала, как живая, Вера и последнее, что осталось у него от семьи — Соня.

— Родная моя, дочка… — прошептал он. — Наверное, и не узнаешь папку… — Бурлов до скрипа сжал зубы. — Не много тебе досталось материнской ласки. — Его грустные размышления прервал телефонный звонок. Из штаба полка запрашивали о Рощине. Ночью звонили еще два раза. Зная упорство Рощина, Федор Ильич старался успокоить себя и других… Но когда разведчики не возвратились и на вторую ночь, Бурлов встревожился. Он несколько раз связывался с Козыревым, но тот неизменно отвечал: «На границе тихо. Значит, все в порядке».

— Это упрямство, а не упорство, — сердился на Рощина Бурлов.

На третьи сутки, вечером, когда политрук проводил политзанятия с младшими командирами, со стороны Сторожевой донеслась стрельба. Все прислушались. Федор Ильич умолк на полуслове.

— Сделаем перерыв, товарищи. Вы пока покурите, а я позвоню на заставу, — объявил он и направился в блиндаж.

Козырева на заставе не оказалось. Дежурный сообщил, что капитан с усиленным нарядом вышел на Сторожевую.

Стрельба утихла. Но почти тотчас же наступившую тишину прорезала пулеметная очередь. В ответ захлопали частые винтовочные выстрелы, потом донеслись глухие разрывы гранат.

— И в самом деле целую войну затеяли, — заметил Селин. — Может, они по-настоящему полезли?

— По-настоящему начнется не с винтовочной стрельбы, — отозвался Бурлов. — Занятия закончим, товарищи. Получайте ужин и по местам, — приказал он.

Младшие командиры без обычного оживления направились в землянки.

— Товарищ старшин политрук, а почему нельзя послать туда наших бойцов? — робко спросила Сергеева. — Их же там могут убить.

— Идите-ка, Валя, к себе. К утру все станет известно. Там крепкий народ, и все должно кончиться хорошо, — ответил Бурлов.

Стрельба продолжалась всю ночь, но ближе к рассвету она доносилась уже не со Сторожевой, а откуда-то левее.

5

Появление японцев насторожило Варова. Запрокинув голову, он умоляюще смотрел на Рощина, расположившегося выше на дереве.

Кивни старший лейтенант, Варов бы сорвался на головы японцам. Но командир погрозил ему пальцем, и тот отвел глаза. Внизу снова раздался торопливый топот, на этот раз в обратном направлении.

Выждав, пока Новожилов взглянул на их дерево, Рощин руками подал сигнал, что внизу японцы. Новожилов засигналил Зудилину и потом ответил, что сигнал принят.

Опять послышался топот и пыхтение человека, взбиравшегося на скат. Варов жестами объяснил командиру, что посланный солдат возвращается с лопатами?

«Нужно спуститься ниже, виднее будет», — подумал Рощин, снял стереотрубу и бесшумно заскользил по стволу. Когда он спустился к Варову, снизу донеслись раздраженные выкрики. Из зарослей выбежал солдат. За ним семенил разъяренный офицер в чине капитана. Он хлестал солдата, выкрикивая:

— Каниту! Бута! Но-уэ-ни! Уэ-нн![12]