Тыловики (СИ)

У "МП40" очень простой предохранитель. Просто небольшой продолговатый паз на левой стороне ствольной коробки. Рукоятка затвора тянется на себя, чуть подаётся вверх и жестко фиксируется. Чтобы открыть огонь нужно снова немного потянуть рукоятку на себя, опустить вниз и нажать на спусковой крючок. Проще пареной репы. Но пока я шёл к немцам, сидящим на веранде, я умудрился забыть, как снимать автомат с предохранителя. Столько раз проделывал эту нехитрую процедуру — и на тебе, пожалуйста. Всё же нервы не железные. Вспомнил лишь, когда увидел лежащий на столе, «шмайссер» рыбоглазого. Спасибо тебе, мил человек за проявленную бдительность. Оно и верно, около ворот толпятся пленные, мало ли что.

— Герр обер-фельдфебель! Мы набрали запас воды, разрешите продолжить движение!

Немцы по-прежнему сидят за столом. Когда они уже наедятся? Впрочем, чиновник похоже — всё. Сыто отвалился на спинку стула, обмахивает лицо ладонью. Китель повесил на гвоздь, вбитый в стойку веранды. Аккуратист.

Обер-фельдфебелю явно нравится, что такой здоровенный мужик, как я, старательно перед ним тянется, преданно, по-собачьи смотрит в глаза. Причём всё это происходит в присутствии чиновника. Брадтмаер кивает, наливает на два пальца в стакан вина из глиняного кувшина, протягивает мне. Ну, это просто праздник какой-то! Снимаю автомат с плеча, перекладываю в левую руку. Правой рукой принимаю стакан. Залпом выпиваю вино, оно совсем неплохое на вкус. Уж не знаменитое ли это "Цимлянское"? Букет совершенно изумительный. Да, сейчас такого уже не делают. Но не пора ли начинать? Закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Насчет «три» беру автомат и понеслось! Раз, два…

— Мне очень понравилась реакция Степана. Он как пленных увидел, так весь задрожал, — сбивает меня со счёта Винклер. — Я думаю, что прямо сейчас необходимо созвать местное население на площадь, показать им пленных. Завтра выборы станичного атамана, и это отличный повод для агитации! Речь у меня готова, нужно только вставить название этой станицы.

Гауптман замолкает и выжидательно на меня смотрит. Лихорадочно соображаю. Про немецких военных чиновников я знаю только две вещи. То, что они были и что они имели ограниченную власть над военнослужащими. Но вот до какого предела распространялась эта власть, понятия не имел. Могу ли я, сейчас взять и просто послать на три буквы этого урода? Всё же наверно нет.

— Герр гауптман, у меня приказ командира батальона доставить пленных в сборный пункт без задержек, — бормочу я и с омерзением понимаю, что просто не решаюсь поднять автомат к плечу и нажать на спусковой крючок. Вместо этого веду какие-то идиотские разговоры, размахивая пустым стаканом в руке.

— Этот вопрос очень легко решить, — Винклер, довольно улыбается и обращается к рыбоглазому, — Хильтрауд, принеси из моей комнаты саквояж, я напишу рапорт командиру батальона.

Фельджандарм, подхватывает свой «МП», заскакивает в дом, изо всех сил хлопает дверью. «Этот упырь, наверно и в туалет с оружием ходит», — раздраженно думаю я, и понимаю, что именно так оно и есть на самом деле. Уф… Можно на минутку расслабиться. Пока унтер не вернется, стрелять нельзя.

От нечего делать, начинаю с искренним любопытством рассматривать курень Степана. Деревянные перила и крыльцо аккуратно выкрашены зеленой краской. Вдоль стен от крыльца идет веранда. Она не широкая, самое большее — два метра. Но удивительно уютная. Её пол заботливо натерт воском, перекладины перил покрашены в белый цвет. По малолетству, отец брал меня с собой на рыбалку в верховья Дона. Там, в немногих сохранившихся к этому времени казачьих станицах, я видел подобные курени. Только тогда они уже разваливались от старости. Сильно покосившиеся, с зияющими трещинами в стенах, со сгнившими крышами и разрушенными верандами они вызывали у меня тоскливое отвращение. Словно я попал в склеп и, раздвигая руками липкую паутину, пытаюсь выбраться к солнцу. Сейчас же я видел перед собой такой курень во всей красе. Он приветливо бликовал чисто вымытыми стеклами, радовал затейливыми наличниками на окнах и приятно пах свежей краской. Внезапно поймал себя на мысли, что хочу жить в таком доме. Сидеть по вечерам за столом на веранде, пить чай с пирожками. И чтобы улыбающаяся жена, подперев голову рукой, сидела рядом, а по двору с громкими криками бегали дети. Размечтавшись, блаженно прикрываю глаза, а когда вновь открываю, то вижу перед собой, довольные и счастливые лица немцев. По телу пробегает дрожь, в груди закипает ненависть. Ну, ничего. Вот вернется рыбоглазый, тогда и посмотрим, кому на веранде за столами сидеть и чаи гонять.

Возле ворот начинается какая-то суматоха, доносится хрустящий звук удара, слабый вскрик, а вдогонку несётся тяжелый русский мат. Двое немцев медленно поворачивают головы, а у сидящего напротив меня обер-фельдфебеля расширяются глаза. Твою мать! У ребят не выдержали нервы, и они начали раньше времени! Проклятье!