Тыловики (СИ)

Якимов кивает, машинально подносит ладонь к голове, но на полпути опускает руку вниз.

— Товарищ разведчик! Вы не беспокойтесь. Фрицы по рукам и ногам связанны. Их красноармеец Сатгалеев вязал. Они сейчас не то, что ходить — ползать не могут.

— Вот и смотри, чтобы как черви не расползлись! — хриплю я и смотрю на своих ребят. — К бою!

Парни надевают на головы каски, беззвучно щелкают флажками предохранителей. Делаю то же самое и выскакиваю во двор. Вдалеке красноармейцы громко кричат и изредка стреляют. Я знаю, что они сейчас «закрепились» на центральной площади станицы. Ждут нас.

— Отделение! Короткими перебежками — вперед! — кричу я по-немецки, выбегаю на улицу и падаю в дорожную пыль. — Быстро! Быстро!

Шипилов бежит по левой стороне улицы, а Торопов по правой. Падают на дорогу, попеременно стреляют, тщательно целясь поверх крыш дальних домов. Даю пару коротких очередей и мчусь вперед. Красноармейцы услышали нас, оживились. Часто захлопали винтовки. Начинаю переживать, что нам на всё мероприятие не хватит патронов. Слышно, как Котляков кричит: «Отделение занять оборону»! Срывая голос, выкрикиваю немецкие команды и снова даю короткую очередь.

Со всех ног мчусь по улице. Слева и справа с дикой озлобленностью брешут собаки. В одном из дворов замечаю движение. Женский силуэт мелькает за забором, слышно как немолодой мужчина панически кричит: «Сюда! Сюда! Да пригнись ты, окаянная!»

Останавливаюсь перед забором и выпускаю в небо оставшиеся в магазине патроны, затем витиевато ругаюсь по-немецки и машу рукой своим: «Вперед!»

Забегаем на площадь. Красноармейцев нигде не видно. Как же так? Должны находиться здесь. Падаю на утрамбованную до состояния асфальта землю, переворачиваюсь на бок и быстро меняю магазин. Из одного из проулков раздаются частые винтовочные выстрелы, и коротко стучит «шмайссер». Над головой с омерзительным свистом пролетают пули, и с неприятным звуком попадают в стоящий сзади меня деревянный щит. Снова коротко лает автомат Котлякова и чуть левее, в метрах пяти от меня, землю рвёт цепочка пуль.

Мама родная! До этого момента я очень любил принимать участия в реконструкциях. Всегда получал огромное удовольствие от этого дела. Но сейчас моментально всё разонравилось и мне захотелось оказаться как можно дальше от места проведения мероприятия. Даже приятный запах сгоревшего пороха как-то не особо меня радует. Сзади стреляют ребята. Лица у них тоже не веселые. Шипилов зло передёргивает затвор винтовки, долго куда-то целится, а потом нажимает на спусковой крючок. Торопов наоборот, суетится при прицеливании и чересчур задирает ствол при стрельбе. Встаю на колено и стреляю вдоль проулка в небольшое облачко, плывущее над горизонтом. Мне даже кажется, что попадаю. Впереди Котляков истошно орёт:

— Сидоренко убило! Иванов ранен!

Надо будет спросить после мероприятия у Павла, кто такой этот Сидоренко и чем он ему так насолил. Впереди снова крик. Тухватуллин без оружия, несется, что есть мочи по улочке, размахивает руками и вопит во всё горло. Следом за ним бежит Агапов. Сзади двое бойцов несут «убитого». Последним отступает Котляков. Невольно любуюсь разыгранной перед нами сценой. В Павле, похоже, пропадает недюжинный талант сценариста. Дожидаюсь, пока красноармейцы отбегут подальше, и снова кричу по-немецки: «Вперед! Вперед!» Делаем стремительный рывок вперед и останавливаемся напротив хорошо мне уже знакомого куреня с железной крышей. Во дворе, разумеется, никого нет, а вот табуреточка стоит на месте. И пузатая бутылка никуда не далась. Да и стаканы по-прежнему, словно почетный караул замерли вокруг бутылки. С трудом удерживаю себя от сильнейшего желания зайти во двор и промочить горло двумя-тремя стаканчиками отменного казачьего вина. Прямо перед куренем устраиваем небольшой привал. Громко кричим, ругаемся и много стреляем. Красноармейцы отвечают редко и без энтузиазма. Похоже уже отбежали далеко от околицы. Снова орем и палим в воздух. А потом резко вскакиваем и выбегаем из станицы. Опять стреляем. Метров через двести останавливаемся. В бинокль рассматриваю дорогу и заросли камыша-сухостоя. Ага. Вот и Котляков. Он лежит на спине поперек дороги. Руки широко раскинуты в стороны. Автомат аккуратно покоится на его груди. Ремень заботливо намотан на руку. Молодец, Паша! А то «шмайссер» случайно в пыль соскочит, чисти потом его…

Подходим к Котлякову. Веки у Павла дрожат, гимнастерка мокрая от пота, грудь ходит ходуном.

Берем «убитого» за ноги и забрасываем его в камыш. Котляков незлобиво ругается, а потом тихо спрашивает:

— Ну как всё прошло?

— Просто отлично! Я даже разрыдался, когда Сидоренко убило. Кстати, а кто это такой?

Паша молчит, а потом цедит сквозь зубы:

— Да так. Был у меня один однополчанин. Не важно…

За спиной Котлякова хрустят сухими стеблями камыша красноармейцы. Тихо переговариваются, булькают флягами. С того места где я стою, их уже не разглядеть.