Тырновская царица

Подъехав к дому, доктор заметил у своих дверей тщедушного человека в форменной одежде. Выйдя из коляски, он узнал в нем разносчика почты и решил, что принесли посылку или телеграмму. Физиономия у почтальона была туповатая, а от смущения он не мог раскрыть рта.

— В чем дело? — спросил доктор.

— Я, господин доктор, насчет жены. Из-за нее пришел, не нанимайте ее, господин доктор…

— Ты Кольо, почтальон?

— Он самый. Уйти от меня вздумала, господин доктор. А если не возьмете ее в милосердные сестры, уходить-то будет некуда.

Доктор нахмурился.

— Она сказала, что вы в разводе. Я не могу запретить ей искать заработок, приятель. Прошу не впутывать меня в свои дела!

Почтальон двинулся было за ним, но доктор уже скрылся за дверью.

Он поднялся по лестнице с чувством досады. Старуха оставила на столе несколько писем. Два из них были от приятелей-французов, шутливые, полные вопросов и язвительных намеков. Что ж, они правы! Послушайся он их советов, практиковал бы теперь в худшем случае в Алжире. А тут какой-то почтальон может испортить ему настроение из-за своей половины. Черт знает что! Отказаться от нее — так неизвестно, когда еще подвернется другая, не хуже. Если она не явится, он будет вынужден взять одну из работающих в больнице сестер, а это повлечет за собой уйму неудобств. Остальной же больничный персонал состоит из мужчин, и брать их в помощники нельзя — пациентки будут конфузиться. Душевный покой после бани, ощущение прочности своего положения, уверенность в том, что дела его устраиваются должным образом, сменились тревожными предчувствиями.

В «Турине», куда он отправился ужинать, его встретили шумными возгласами. Капельмейстер был опять со своим псом. Судья тоже привел свою огромную легавую, имевшую обыкновение прыгать детям на грудь и валить наземь. Иванчо Тошев хвастал своим Лефуше.[8] Приближение охотничьего сезона наводило всех на разговор об охоте, собаках и ружьях. То и дело прибегали дети, посланные женами звать мужей к ужину, приходили за пивом служанки с кувшинами. Господин Иванчо на днях пополнил свои запасы икрой, сардинами, голландским сыром, вермутом, французскими винами и коньяками. Аптекарь, на минутку заскочивший осушить стакан вермута, рекомендовал господину Иллариону купить ножницы и самому подстригать свою великолепную бороду. Господин Николаки глотал маслины одну за другой, словно черешни, и сплевывал косточки на пол. Было свежо, потому что солнце не прогревало толстые стены бывшего склада.

_ Доктор, нет ли какого лекарства против этих новомодных шляпок с кабирли?

— Колибри, — поправил доктор.

— Банкирша себе купила, и жена меня теперь просто со свету сживает. Их продают в коробках размером с сундук. Смотреть страшно! — Налоговый инспектор яростно намазывал икру на ломтик хлеба. Кто-то лаял, подражая охотничьей собаке, взявшей след зайца.

Доктор слушал их, не разделяя общего воодушевления. Он представлял себе, как эти люди вернутся к себе в дома, где внизу обязательно помещается пекарня или лавка, а наверху стоит запах отхожего места и мясной похлебки; как они лягут под бочок к своим дебелым, горячим, как раскаленные угли, женам, как душно в их крошечных спальнях, несмотря на раскрытые окна, а полусгнившие от времени оконные створки свисают над улицей, словно крылья огромных бабочек. Шумные, возбужденные разговоры стали действовать ему на нервы. Он торопливо поужинал и вернулся домой. Войдя в прихожую, он с удивлением заметил в комнате бабки Винтии свет. Решил, что старуха не ложилась, дожидаясь его, но потом услышал, что она разговаривает с кем-то, и окликнул ее:

— Кто там у тебя?

Бабка Винтия приоткрыла дверь и высунула голову. Она была уже раздета.

— Марина осталась ночевать.

— Почему?

— А что ж ей делать, когда муж за ней гоняется?

Доктор вскипел:

— Не желаю я иметь неприятности из-за семейных неурядиц этой особы! Пусть идет ночевать куда-нибудь еще!

— Куда ж она посреди ночи, горемычная? Ведь ты, небось, нанял ее, господин доктор?

— Завтра же пусть приищет себе другое место для ночлега. Слышишь?

Подымаясь по крутой лестнице к себе, доктор Старирадев вспомнил туповатую физиономию почтальона и подумал, что впереди — множество треволнений, особенно из-за прислуги. Следует крепко держать ее в руках и не давать своевольничать.

4