Тышлер: Непослушный взрослый

Татьяна Красина, молодая тышлеровская приятельница (дочь Леонида Красина — политического деятеля раннесоветских времен), описывает жизнь в Верее 1950-х годов с поэтическим воодушевлением: «…по его проекту был сооружен неповторимый по прелести и уюту двухэтажный дом с кирпичной печью в середине, с застекленной террасой-мастерской наверху. Ситцевые занавески, пестрые покрышки на топчанах, яркая керамическая посуда, плетеные половики, цветы на широких окнах, — все это так радостно сочеталось с медовым цветом проолифленного дерева стен, с выскобленными добела полами… Два лета мы с Саррой Лебедевой снимали комнаты по соседству. Каждое утро, если не было ненастья, Саша уходил с мольбертом писать окрестности Вереи — Протву, холмы, поле. Из леса он приносил куски дерева, коряги, сучья. Первые чудеса, которые он творил, открывая в них видимые только ему образы: Похищение Европы, Леший, петух, собака, женский торс. В плохую погоду он работал в мастерской по дереву или рисовал. У меня осталось два наброска с меня, очень быстро сделанных и очень похожих. Вообще я заметила, что рисовал он быстро и, на беглый взгляд, легко, без напряжения. А писал медленно, очень сосредоточенно, небольшими энергичными мазками, лицо при этом становилось непривычно строгим, даже брови хмурились. Он решил писать меня на фоне пейзажа Вереи, полулежащей, опершейся головой на согнутую руку. Видимо, его заинтересовало совпадение линий тела в этой позе с волнистой линией горизонта. Поэтому он выбрал довольно неподходящее место — тропку, по которой женщины ходили доить коров. Им приходилось огибать нас, при этом некоторые в сердцах сплевывали. Я невольно вздрагивала и ежилась, а он сердито покрикивал: „Лежи, не мешай мне работать!“ Смотрю сейчас на этот этюд, который скорее можно назвать картиной, и в памяти встает жаркий летний день с его луговыми запахами, синим небом, колокольней и крышами вдали. И Саша — в тени зонта, в широкополой соломенной шляпе, с сосредоточенным лицом, с зорким взглядом, бросаемым то на залитую солнцем даль, то на меня, то на закрепленный на мольберте картон» [195].

В этом описании много важных акцентов. Во-первых, — тышлеровский дом в Верее. Он был совершенно не похож на те «роскошные» дачи, которые строили (и по сей день строят) богатые вельможи сталинских (и постсталинских) времен. Дом был автопортретом хозяина — прихотливым и собранным, настроенным на работу и на веселую лень, он был уютен, а не выстроен «на показ», в нем отразилось живое лицо владельца.

Еще в 1920-е годы во время отдыха в Верее зародилась у Тышлера страсть облюбовывать коряги и что-то из них вырезать. Об этом пишет Сергей Лучишкин. В «классическом» тышлеровском варианте — это «Дриады», «Невесты», «Девушки», которых он вырезал в 1950–1970-х годах. Но были и лешие, и петухи. Со временем фигуры «овертикалились», стали «произрастать» из коряги, словно из кокона. В них отчетливее проступила «метафизическая» нота, свойственная позднему Тышлеру.

И еще один важный момент. Тышлер в эти годы, как я уже отмечала, пишет пейзажи и натюрморты «с натуры», впрочем, достаточно обобщенные. Но это касается и людей, — женщин. Это наиболее привлекательный для него объект. Вот писал, например, с натуры Тату Красину. Но и здесь проявилась тышлеровская парадоксальность. То, что он «никогда никого не слушался». В самом деле, что за портрет он с нее писал? Почему деревенские женщины, проходя мимо по тропке, сплевывали?!

Можно предположить, что Тышлер писал свою модель, красавицу Тату, обнаженной или полуобнаженной, в позе джорджоневской Венеры, лежащей на пригорке и открытой взорам. Кстати, в альбоме 1940-х годов у него есть рисунок, повторяющий мотив «Спящей Венеры» Джорджоне.

Тогда понятна фраза о «совпадении линий тела» с волнистой линией горизонта — «линии тела» в одежде скрадываются, да и не писал Тышлер обычных «бытовых» портретов!

Теперь представим себе художника, живущего в России в 50-е годы XX века, возможно, еще при жизни тирана, и на глазах у негодующих деревенских баб пишущего обнаженную натуру!

Поистине Тышлер всегда демонстрировал некое презрение к «конкретному» времени и месту, к их «злобе», вел себя как художник Возрождения. Он, как и Пушкин, еще один возрожденческий русский гений, жил и писал свободно!

В собрании семьи Каменских есть тышлеровский холст на картоне «Обнаженная», датированный 1952 годом. Можно предположить, что он восходит все к той же Татьяне Красиной.

Эта «Обнаженная» вполне в духе тышлеровских натюрмортов и пейзажей эпохи «ухода». Красавица Тата и на портрете чрезвычайно хороша, но эта красота не «чувственна», а словно бы «идеальна», отрешена от течения жизни.

Скульптурная фигура, окутанная плащом с капюшоном и обрезанная холстом по колени, возносится вверх античной статуей с круглящимися формами.