Тышлер: Непослушный взрослый

На самом деле все эти непростые семейные обстоятельства едва ли переживались им легко. Мы помним его ташкентские волнения о судьбе детей. Характерно, что встреча брата и сестры произошла в отсутствие Насти — та в Верее. И это не случайно. Она не общалась с Аристарховой и ее сыном от Тышлера. Да и с повзрослевшей Беллой в середине 1950-х годов произошла бурная ссора. (Беллины подружки разбили в верейском доме зеркало, а больная Настя посчитала, что это нарочно. И обвинила во всем Беллу. Во всяком случае, так описывает причину ссоры сама Белла.) Отношения «семьями» прервались, хотя Тышлер продолжает посылать Белле в Минск нежные письма и денежные переводы.

Не сложились у Насти отношения и с Еленой Гальпериной. Все это понятно. Не только «соперницы», но и люди разного культурного уровня. Настя простая портниха, а Гальперина — «книжница».

И между всеми этими спорящими из-за него женщинами — Саша Тышлер, который и не делает попыток их примирить, понимая, что это безнадежно. Удалось подружить детей — и то хорошо!

Нет, он не уходил в семейные дрязги. Он их избегал. Гулял на природе, рисовал, мечтал, вспоминал… Он хотел дышать «шекспировским» воздухом, а не мелкими дрязгами и страстишками…

В 1954 году Тышлер начинает работать над «Гамлетом». Спектакль, задуманный Ленинградским драматическим театром в Пассаже, осуществлен не был. Но Тышлеру выпала счастливая возможность внутренне окунуться в шекспировские страсти, пережить их.

Сам год задуманной постановки симптоматичен. Только-только умер тиран и прекратилось дело «врачей-вредителей», в ходе которого, по слухам, евреев должны были выслать из Москвы и других городов на окраины России, на Дальний Восток. Вот чем обернулась прекрасная мечта о Крыме! После смерти Сталина всех «вредителей» выпустили — они оказались ни в чем не повинны. Среди выпущенных врачей был и двоюродный брат Михоэлса — профессор Вовси.

Страна словно глотнула воздуха свободы — и затаилась, — будущее было не ясно. «Гамлета» при тиране почти не Ставили — не та фигура! И вот — можно попытаться!

Тышлеру, пожалуй, важнее всего — сам Гамлет, его образ, с которым он пробует отождествиться.

Его Гамлет, как и сам Тышлер, человек интуиции, «подкорки». Он все знает не «головой», а сердцем. Он вовсе не «мыслитель», не человек аналитического склада. «Рефлексия», «медитация» — эти «умные» слова не подходят к тышлеровскому Гамлету — пылкому, нежному, мечтательному. И недаром Тышлеру козинцевский «Гамлет» (1964) с замечательным Смоктуновским не понравился.

Григорий Анисимов передает отзыв Тышлера: «Люблю Шекспира. В кино его можно здорово поставить. Но нужно, чтобы это был настоящий Шекспир. У Козинцева это не получилось. Шекспир у него вышел бытовой, заземленный. А Шекспир — это чувства, страсти, надо передать его внутреннюю суть» [199].

Анисимов, возможно, не совсем точно передает тышлеровские «возражения» или же сам Тышлер не совсем точно подбирает слова. Гамлет в исполнении Смоктуновского конечно же не «бытовой»! Но в нем и впрямь нет «романтического порыва», мечтательности, страстей, у Козинцева — все подчинено «философическому» прочтению трагедии, умеряющему «живые» страсти, почти сводящему их на нет.

С таким Гамлетом Тышлер смириться не мог!

Флора Сыркина впоследствии писала об этих его Гамлетах: «…нежные, задумчивые, скорбные, полные благородства и душевного обаяния, красоты и царственной грации» [200].

Ни слова о «философическом» уме и вообще о «мыслях». Парадоксально, но тышлеровский Гамлет живет «чувствами», а не «головой» (что шекспировского Гамлета раздражает в стареющей матери). Но он-то молод!

На известном карандашном эскизе из ГМИИ им. Пушкина Гамлет и впрямь очень молод, мечтателен, добр. На нем высокая шляпа галантного кавалера. Плотная штриховка оставляет светлой часть щеки, носа и век — возникает выражение какой-то светлой задумчивости. Это скорее юный, влюбленный Ромео, благородный, изящный Меркуцио! Похожа на Джульетту и Офелия из собрания ГМ И И им. Пушкина, тоже очень юная, вся светящаяся нежностью и надеждой (1954).

В зарисовке Гамлета 1964 года — все та же мечтательная нежность, несмотря на его «рыцарскую» шпагу, висящую на поясе. И не оставляет мысль — такой Гамлет, такая Офелия не могли оказаться «победителями», они, как и Саша Тышлер, не хотели «учиться стрелять», жили в каком-то своем особом мире, сохранив свои лучшие человеческие качества.

Не очень-то «радужные» были у Тышлера в это время «социальные» ожидания. Внутренний «уход» продолжался.