Она вспоминает субботнее утро, когда Джона напевал Боуи себе под нос.
Они занимались любовью на табурете у пианино. После этого что-то сдвинулось, изменилось. Интересно, заметил он или нет? Они встречаются не первый день, теперь он уже должен видеть, что, когда она с ним, она вырастает на сантиметр, а то и на два.
Он провел пальцем от ее носа до живота. Была в этом жесте какая-то щемящая грусть.
– Ты лучше, чем думаешь сам, – сказала она. – Как любовник, как музыкант.
Он поднял руки, словно защищаясь.
– Я не знаю, гожусь ли…
– Ты мог бы давать частные уроки музыки. Или вести кружок в каком-нибудь центре досуга…
– В смысле, как ты? «Искусство для детей из неблагополучных семей»?
– Дети – это совсем не мое. – Она поднялась на ноги. – Пойдем завтракать. Я умираю от голода.
– Что сейчас произошло?
– Ничего.
Он смотрел на нее долго-долго, потом сказал:
– Я сейчас не могу. У меня встреча с отцом. Извини.
По его лицу было видно, что это ложь. Хлоя сделала что-то, что его отпугнуло. Она представляла, как он проведет этот день: тупо переключая каналы на телевизоре, дергая беспокойными ногами.
Уходя, она задержалась в дверях. Сколько есть разновидностей любовных писем? Она никогда не писала сентиментальные эсэмэски, не целовала пальцы на ногах у любовника, не готовила мужчине горячую ванну, ожидая его с работы.
– Может, встретимся в понедельник? – Она очень старалась, чтобы голос звучал спокойно и не выдал ее волнения. – Справим Белтайн[23]
… потанцуем у майского дерева?– Отличная мысль.
Он помахал ей рукой и скрылся в ванной.
Она села в метро и доехала до Тауэр-Хилл, где позавтракала в компании Клода. За едой он рассказывал о своем восхищении одним знаменитым фотографом, потом ему позвонила девушка по имени Натали. Пока он разговаривал по телефону, Хлоя смотрела в окно и уговаривала себя, что ни о каких чувствах нет речи. Все дело в химическом дисбалансе, во всплеске гормонов. От мужчин ей всегда нужно было только одно: чтобы они не посягали на ее свободу. Она должна быть на седьмом небе от счастья.
Она убеждала себя, что ей все равно, но вскочила с утра пораньше и весь день готовилась к встрече. Сейчас она нервно топчется у ворот и чувствует себя идиоткой. Слишком нарядной, слишком взволнованной. Она так долго стоит на углу, что уже начинает бояться, как бы ее не приняли за проститутку. Стоя на одном месте, она думает о движении. Она всегда обожала качели и лошадки-качалки, взмах руки, держащей кисть, любовные игры: разные виды движения.
– Ты всегда убегаешь, – сказал ей однажды Саймон, ее бывший. – Убегаешь, чтобы можно было вернуться.
Он опаздывает на двадцать минут. Хлоя идет к справочному бюро на входе в сады Кью, где продаются открытки, растения в горшках и масла для ванны, расставленные на полках под ярким искусственным светом. Через час ворота закроются, но Хлое не хочется начинать с Джоной свидание с упреков и обвинений. Она думает о пространстве между ними. Преподаватель живописи говорил, что когда пишешь натюрморт, надо сосредотачивать внимание не на бутылках, миске и груше, а на разделяющем их пространстве. Отношения определяются расстоянием. То же самое Джона сказал о ритме. Но как найти правильное расстояние, чтобы сохранить остроту ощущений? Как близко, как далеко? Хлоя рассматривает звонницу у входа. Кампанила в римском стиле. Есть в ней что-то строгое, монашеское. На улице уже смеркается. Хлоя берет телефон, звонит Джоне.
– Привет. Это я.
– Ага.
В трубке слышно, как он бежит. Наверное, спешит к ней.
– Ты уже на подходе?
– Куда?
– К воротам Виктории, – говорит она твердо. – Мы здесь встречаемся. Ты не забыл?
Кажется, он убрал телефон от уха. Приглушенные шаги.
– Извини, Хло. Тут кое-что произошло.
– Ты где?
Пауза.
– Слушай, может быть, подождешь у меня дома? Ключ под зеленым цветочным горшком. Я скоро приду.
– Но…
Он уже отключился.
Хлоя смотрит на свою сумочку, тщательно подобранную к платью. На красные туфли, натирающие ей пятки. Что она здесь делает? Ей не хочется, чтобы кассиры подумали, будто ее продинамили со встречей, и она заходит в сады, предъявив пропуск временного сотрудника. Она чувствует, как охранник на входе пялится на ее голую спину.