Тысяча бумажных птиц

Гарри отрывает взгляд от фотографии. Милли играет под ее любимым нотофагусом, Nothofagus Antarctica. Танцует, держась за нижнюю ветку, словно это ее кавалер на балу. Но ее радостная улыбка вдруг гаснет. Проследив за направлением ее взгляда, Гарри цепенеет; Джона стоит в пяти метрах от дерева и смотрит на Милли. Гарри поспешно сдвигается вбок, чтобы закрыть собой табличку на спинке скамейки, но это не главная его забота; Милли расстроится, если узнает, что Одри была замужем. Стараясь не привлекать к себе внимания, Гарри лихорадочно соображает, что делать, но все внутри замирает от страха, и никаких умных мыслей в голову не приходит.

– Уходи, – шепчет он хрипло. – Быстрее.

Милли таращится на него, потом бежит прочь.

По дороге к озеру Джона отступил от обычного маршрута. Заставив себя провести две бессонные ночи без Хлои, он все равно вспоминает, как она танцевала в его футболке – и он даже пел, черт возьми. Сегодня они собираются встретиться в садах Кью, и Джона пришел на час раньше в надежде, что прогулка его освежит и в голове прояснится. Это же не волнение, правда? Не сердечный трепет. Это просто нервозность от недосыпа.

У него сводит челюсть, ноги тяжелые и одновременно невесомые. Он пытается сосредоточиться на том, что его окружает: пагода, ряд скамеек, девочка играет под деревом. Она кажется ему знакомой. Одета как мальчишка. Бежевые вельветовые брючки, футболка в полоску. Ей, наверное, лет семь или восемь. Джона пытается вспомнить, где он мог ее видеть раньше, но в голове бьется всего одна мысль: тебе надо поспать.

Как и большинство детей, эта девочка напоминает еще не законченный рисунок по точкам. Похоже, она здесь одна, никто за ней не присматривает – только какой-то мужчина сидит на скамейке, держит в руках вырезку из журнала. Когда девочка убегает, Джона идет следом за ней. Где-то на середине Кедровой аллеи она переходит на шаг. Время от времени останавливается, чтобы поднять с земли мусор или упавшую ветку. Сад вокруг дергается и дрожит, словно пленка в старинном кинопроекторе, камера фокусируется на зернистых деталях, на поблекших цветах.

У озера есть одно дерево с развилкой у самых корней. Подходящее сиденье для ребенка. Джона наблюдает, как девочка дует на белую головку одуванчика, поднимает камушек, трет его о штанину. Интересно, думает Джона, будет ли она помнить все это, когда станет старше: зарывающийся в землю червяк, радужное перо, незнакомец с бородой.

Джона способен распознать стремление к одиночеству, но его подгоняет какой-то учительский зуд, что-то вроде клятвы Гиппократа. Он подходит к девочке.

– У тебя все в порядке?

Когда он нависает над ней, она закрывает лицо руками.

Он садится на корточки, чтобы стать одного с нею роста.

– Меня зовут Джона. У тебя все хорошо? Где твои родители?

Она смотрит на него сквозь щель между пальцами.

– Мой папа садовник. Мы здесь живем.

– Прямо здесь, на территории сада?

Девочка выговаривает слова очень четко, как будто язык и речь все еще для нее новы и каждое слово требует пристального внимания и тщательной артикуляции. Она убирает руки от лица и смотрит на его косматую шевелюру, которая, кажется, ее смешит. От напряжения у Джоны уже сводит мышцы. Он осторожно садится на траву и вытягивает ноги перед собой.

– Как тебя зовут?

– Милли. Ты за меня не волнуйся. Люди платят, чтобы сюда зайти, так что здесь безопасно. – Она щурится на солнце, склонив голову набок. – А ты живешь в животе у кита?

– Что?

– Тебе было страшно, когда кит тебя проглотил?

– Он не меня проглотил, а Иону. У нас просто похожие имена.

– Хорошо, – говорит она.

Небо сияет. Когда Милли встает, солнце рисует вокруг ее головы золотую корону лучей.

– Хочешь, я тебе кое-что покажу?

Она достает из кармана маленький деревянный пресс для гербария. Ее грязные пальцы бережно и усердно раскручивают металлические болты. Она показывает Джоне промокательную бумагу, на которой некоторые цветы аккуратно спрессованы, а некоторые искалечены безнадежно. От пресса пахнет бумажной прелью: мертвое дерево заключает в себе мертвые лепестки.

Пока Джона любуется страничкой с незабудками, Милли расчесывает комариный укус у себя на ноге, потом плюхается на траву и делает «мостик».

– Ты так умеешь?

Джона озирается по сторонам:

– Где твой папа?

– Работает. В Пальмовом доме.

Джона мысленно перебирает все пункты из школьной памятки по безопасности жизнедеятельности и решает остаться с Милли. Он ложится на траву, неловко выгибает спину и запрокидывает голову, глядя на мир вверх ногами.

– Трава смеется, – говорит Милли. – Ты видишь?

Травинки подрагивают на ветру. Джона видит божью коровку, потом замечает кляксу гусиного помета у себя на локте. Милли начинает петь, и у Джоны темнеет в глазах от мысли, что у их с Одри дочки могла бы быть точно такая же, унаследованная от мамы щербинка между передними зубами.