Епископ считал, что представителям церкви не подобает держать дома медведей. Это слишком необычно. Священник должен быть неприметным, ничем не выделяться среди обыкновенных людей, тогда распространение слова Божьего будет удаваться лучше.
– С телевидением то же самое: чем глупее там показывают программы, тем больше у них зрителей. Церковь должна идти в ногу со временем и опускать интеллектуальный уровень проповедей до самого плинтуса.
– Тебе, дорогой епископ, это, пожалуй, под силу.
Атмосфера накалилась, и медведь это почуял. Когда епископ составил распоряжение о годовом отстранении пастора Хуусконена от работы и настало время покинуть кабинет, медведь вцепился епископу Уолеви Кеттерстрёму в штанину, оттяпал от нее здоровенный клок и не отдавал его, а только угрожающе рычал.
– Если бы я не был верующим человеком, то вызвал бы сюда полицию, и ты, Оскари, попал за решетку, а из этого чертова зверя дух бы выбили, – разъяренно сказал епископ и ушел.
Дрессировка медведя
Брак распался, имущество разделили. Оскари Хуусконен потерял свой летний домик, движимое имущество, но получил медведя и машину экономкласса японского производства. А также инструменты для бритья, одежду, книги. До второй половины мая он мог жить в летнем домике на острове посреди озера Нуммиярви, но затем и оттуда предстояло уехать, поскольку новый хозяин хотел вступить во владение недвижимостью.
Оставалось только загрузить немногочисленные вещи в машину и посадить Черта на переднее сиденье. Оскари Хуусконен опоясал живот своего питомца ремнем безопасности. Черт сначала отнесся к этому с неудовольствием, но когда Оскари огрызнулся и щелкнул его по носу, он смирился и утихомирился. Они тронулись с места. Безработный пастор находился на распутье. Пусть все идет как идет, думал Оскари Хуусконен, какая разница.
По дороге приблизительно в сторону Пори ему вспомнились стихи из 3-й главы Книги Екклесиаста:
Медведь молча слушал, как это у медведей в обычае. Свою точку зрения он не высказывал, а только смотрел вперед через ветровое стекло, что позволяло Хуусконену трубить стихи из Книги Екклесиаста.
В Гуйттинене Оскари Хуусконен заправился и проверил давление в шинах. В кафе при заправке он купил гамбургеры – и себе, и Черту. Медведя предстояло обучить хорошим манерам: Оскари не позволил ему проглотить гамбургер мгновенно, а показал, что надо кусать, как человек. После еды Хуусконен вытер мордочку Черта бумагой. Обучение давалось косолапому легко, поэтому он понял: физиономию вытирали бумагой тогда, когда кормежка подходила к концу.
– Мне стоило убить тебя еще осенью, – размышлял вслух пастор Оскари Хуусконен, продолжая путь из Гуйттинена. – И всего этого безумия последней зимы не было бы.
Медведь взглянул на пастора, склонив голову набок и со слезами в глазах. Неужели он понял, что Хуусконен говорил о его смерти? Все же вряд ли. Наверняка это острые специи гамбургера, особенно лук и горчица, вызвали слезы на глазах у дикой твари.
Но куда они направлялись? Никуда, цель отсутствовала, никто их нигде не ждал. Пятидесятилетний мужчина не обладал гибкостью молодого бродяги. Пастор Оскари Хуусконен оказался в ужасном положении, жизнь повернулась к нему спиной.
«Я могу быть немного сумасшедшим, по крайней мере невротичным», – полагал пастор. Однако это не важно, сейчас ему взяться бы за какое-нибудь дело, чтобы неповадно было полагаться на волю судьбы. Судьба? Да это просто клубок дьявольских совпадений, мерзкая западня, из сетей которой лучше поскорее вырваться. Попытаться вырваться. В дороге пастор был с медведем; сначала следовало напрячь ум и придумать обоим цель, место назначения, затем направиться туда и начать что-то делать.
– Проживем пока хотя бы это лето. Убью тебя осенью, если ничего другого не придумаю.
Из Гуйттинена Оскари Хуусконен направился в Турку, а затем решил свернуть в Вампула. Пастор вспомнил, что там находится Христианское народное училище, куда в шестидесятые годы он порой наведывался на один светский семинар.