Тысяча Чертей пастора Хуусконена

Когда пастор Хуусконен сидел в ризнице, просматривая бумаги, туда вошла Сари Ланкинен, вторая священница прихода. Она держалась немного испуганно и натянуто. Хуусконен спросил, как шли приходские дела в его отсутствие.

– Я старалась изо всех сил, но так и тонула в работе, пока пастор был… в отпуске.

Сари Ланкинен потерла красный прыщик сбоку носа. Она, смущаясь, передала: епископ диоцеза Уолеви Кеттерстрём написал в канцелярию, что пастору Хуусконену надлежит явиться к нему и обсудить несколько рабочих моментов.

– Как там поживает епископская грудь?

– Об этом он ничего не писал. Зажила, наверное.

– Я съезжу в Хельсинки на следующей неделе, но прежде разберусь с почтой и другими текущими делами.

Спешки не было. В своей канцелярии пастор оробел, отправиться на разговор сразу он на самом деле не осмеливался. О медведе епископ вообще не упоминал.

Хуусконен заказал у сапожника новый намордник для Черта, побольше, и приучил к нему медведя. В магазине пастор купил вареную колбасу и скормил ее медведю, чей организм снова заработал после долгой зимы. За день зверь мог сожрать три килограмма колбасы. Хуусконен ел то же самое, только жарил свою порцию на сковородке и добавлял туда лука. Дома он спал в сауне на половике, и медведь по вечерам привычно к нему приходил, немного поиграв. Черт уже восстановил силы и озорничал.

В конце недели Хуусконен поехал в духовный капитул Хельсинкского диоцеза. Секретарь епископа помогла ему провести Черта в кабинет Кеттерстрёма. Поздоровались. Медведь прилег на ковре и недоверчиво посмотрел на Кеттерстрёма.

– Будешь кофе, дорогой брат?

– Прежде разберемся с делами.

Сначала епископ Уолеви Кеттерстрём пытался обсуждать проблемы пастора Хуусконена по-отечески. Он перечислил грехи пастора, начиная с внебрачных детей, сделал анализ сумбурного стиля его проповедей и прочих своенравных выходок, а также напомнил о запрете на публикацию в печати по результатам прошлого разговора. След от копья в собственной груди епископ обошел вниманием и вместо этого долго говорил о поведении Хуусконена в медвежьей берлоге зимой: пастор отправился в спячку во двор некой вдовы вместе с медведем и молодой женщиной. По мнению епископа, это было особенно неосмотрительно.

Такую риторику, как исповеди с кафедры, евангелическо-лютеранская церковь Финляндии не приветствовала среди своих священников. А когда еще и жена настоятеля церкви, пасторша, придала их разводу гласность и выписалась из церкви, епископ пришел в полное изумление.

Наконец он вернулся к существу дела.

– Да… Я тут зимой подумал: а что, если тебя перевести на какую-нибудь другую должность? Плохо только, что на самом деле тебе не хочется попробовать себя в чем-то другом. Ты один из тех борцов за улучшение мира, которые в наше время особенно не требуются.

Пастор Хуусконен признал, что ему доводилось горячиться, обсуждая религиозные вопросы, и что его вера больше не зиждилась на действительно прочном основании.

– Финскому народу, да и почему бы не человечеству вообще, нужна новая идея, идеология, в которую можно было бы верить. У меня чувство, что иначе мир распадется на части, разрушится в войнах и беспорядках, как Содом и Гоморра, – размышлял вслух Хуусконен.

По мнению епископа, Оскари не подходил на роль проповедника новой идеи, во всяком случае, не в качестве представителя церкви. Разумный священник не станет улучшать мир и выдумывать новые пустые учения. Достаточно распространять евангельскую весть, там вдоволь идей, и кроме того, она утешает бездельников и безыдейных пройдох.

– Дорогой Оскари, если бы тебе удалось изобрести какую-то новую идею и жизненную ценность сродни идеологии, то во что бы это вылилось? Тогда людские массы только загорелись бы ею и сразу же начали обращать друг друга… опять опустились бы до поучений и принуждений, начали блюсти чистоту идеи, арестовывали несогласных, пытали и убивали инакомыслящих.

Пастор Хуусконен обозвал Кеттерстрёма старым циником, которому достаточно епископского покоя и удобной должности.

– Тебя ничем, что было построено за тысячелетия, не пронять. Я, в общем-то, и сказать не могу, чем тебе стоило бы заниматься, – посетовал епископ.

– Мы, кажется, подходим к увольнению, – предположил пастор.

Епископ сказал, что подумывал назначить Оскари Хуусконена священником куда-нибудь в приграничный район Северной Карелии. Насколько он помнил, по крайней мере в Наарва, в общине Иломантси, была маленькая лесная церквушка. Но сейчас даже этот вариант казался трудноосуществимым. Гул греха слышался и далеко у черта на рогах, даже большие расстояния не заглушали отзвуков сумасшедших идей.

Епископ предложил Оскари Хуусконену взять официальный частично оплачиваемый отпуск на год и отправиться на лечение к психиатру. Пасторша говорила о том же, когда с ней беседовали на эту тему.

– И еще: от этого мохнатого зверя ты должен избавиться. Отвези его в ветеринарную клинику и усыпи.

– Спать ему не нужно, он только что проснулся после зимней спячки.