Тысяча Чертей пастора Хуусконена

Оскари Хуусконен парировал замечание тем, что был обязан заботиться о медведе, подаренном ему прихожанами. Епископ посетовал, что если бы он знал, сколько неприятностей Черт принесет Нумменпяя, то собственными руками свернул бы дьяволенку шею.

Во время разговора выяснилось, что пасторша Саара Хуусконен советовалась с епископом об этих проблемах.

– Саару беспокоит твое психическое здоровье, и мне ее страхи пустыми не кажутся.

– Ты в психи меня не записывай, Кеттерстрём. Извини, но ты и сам без царя в голове.

– Давай не переходить на личности, Оскари, я по-братски. Просто пытаюсь тебя предостеречь.

Оскари Хуусконен тихо открыл дверь в спальню жены, осторожно подошел к кровати и опустил руку на лоб Саары. Она всхлипнула.

Оскари лег рядом, сопротивления жена не оказала. Все-таки рождественская ночь, думали оба и молча лежали без сна в темном доме.

Пасторша выписывается из церкви

После Нового года Сонья Саммалисто вернулась из Оулу продолжать исследование. Она распечатала с дискет данные о сне медведя, собранные Сайми Рехкойла за праздничное время, и улеглась, как и раньше, присматривать за Чертом в берлогу. Когда пастор Оскари Хуусконен услышал о возвращении Соньи, в нем сразу вспыхнул азарт исследователя и он снова стал проводить время в берлоге. Прежняя игра возобновилась: любовники шептались и тискались в недрах сугроба.

В духовном смысле рождественский отпуск на севере пошел Сонье на пользу. Она спокойно подумала и осмыслила свое религиозное пробуждение, переварила за время рождественских дней мудрости Оскари, несколько раз посетила церковь и почитала, вдобавок к прежней дряни, Библию и историю церкви. Теперь ей страстно хотелось обсудить свои религиозные чувства.

Пастора же от всего этого охватывал ужас. Он вовсе не стремился обратить Сонью в веру, его собственная апология давным-давно выдохлась, но что поделать, если молодая женщина устремилась к Богу. Такое может случиться, когда неделями спишь со священником в берлоге.

В конце января пастор Оскари Хуусконен приобрел новые лесные лыжи. Пасторша хотела оставить семейную машину себе, средств на покупку или аренду другой у пастора не оказалось, хотя для выполнения служебных обязанностей он тоже нуждался в машине. Одного транспортного средства семье хватало бы, если бы хозяин жил дома, но он проводил основную часть дневного времени и почти каждую ночь в берлоге у Черта, нашептывая на ухо Сонье Саммалисто слова, пробуждающие библейскую любовь, не обходя вниманием и выражения любви земной.

Обращение пастора к лыжам решило проблемы с передвижением, поскольку короткий и удобный обходной путь от имения Рехкойла до церкви пролегал через лес. Хуусконен проложил лыжню от берлоги во дворе Рехкойла до канцелярии, так что машину пасторша смогла оставить себе. Иногда на неделе Оскари Хуусконен пробегал на лыжах до самых глухих деревень, если где-нибудь в чаще требовалось провести молебен или какая-нибудь бабуля была при смерти и нуждалась в приводящих в чувство словах утешения от священника. В свои пятьдесят Оскари Хуусконен был превосходным лыжником, за месяцы, проведенные в берлоге, его физическое состояние улучшилось прямо-таки чудесным образом. Не стоило, конечно, забывать, что в конце лета пастор еще и занимался метанием копья – физически тяжелым, жестким спортом.

Для пастора Оскари Хуусконена провести зимний отпуск в берлоге во дворе дома Рехкойла было естественно. Вдобавок к оплачиваемому отпуску он взял неоплачиваемый, чтобы лежать в берлоге до самого конца февраля. У Соньи тоже было время хорошенько обдумать вопросы веры, особенно когда рядом был страстный и глубоко знающий Библию священник. Сонья показала себя восприимчивой ученицей: религиозное рвение набрало в ней настолько большую силу, что она даже попросила у пастора Хуусконена исповедать ее. Оскари ее духовником все-таки не стал. Поэтому отношения пары охладели, телесная любовь Соньи почти увяла от осознания греха. «Неужели это происходит, – серьезно думал Хуусконен, – и эта женщина на самом деле становится религиозной?» Он не преследовал такой цели, вовсе нет. С верующими женщинами, особенно молодыми, всегда было нелегко, уж это пастор знал. У одних религиозное помешательство напоминало приступ сумасшествия, а других безумие охватывало до конца их дней.

Тем временем по селу о пасторе Хуусконене поползла молва, что он свихнулся. Помешался на женщинах, старый козел. Эти сплетни доходили и до самого Хуусконена, но он относился к подобным наветам спокойно. Пастор объявил, что стареющий мужчина никоим образом не жалкая развалина, которая на закате жизни бегает за молоденькими женщинами. Напротив, речь идет о незыблемом законе природы: старый самец собирает стаю, как лось или рогатый олень. Наиболее сильная особь округи прогоняет молодых узурпаторов и заботится о самках своими силами, оживляя и поддерживая таким образом силу стада.