Тысяча дюжин

David Rasmunsen's grocer was surprised when he found him weighing eggs in the scales at the end of the counter, and Rasmunsen himself was more surprised when he found that a dozen eggs weighed a pound and a half-fifteen hundred pounds for his thousand dozen!	Соседний бакалейщик очень удивился, когда Дэвид Расмунсен, его постоянный покупатель, стал взвешивать яйца на весах в конце прилавка. Но еще больше удивился сам Расмунсен, обнаружив, что дюжина яиц весит полтора фунта, - значит, тысяча дюжин будет весить полторы тысячи фунтов!
There would be no weight left for his clothes, blankets, and cooking utensils, to say nothing of the grub he must necessarily consume by the way.	На одежду, одеяла и посуду не остается ровно ничего, не говоря уж о провизии, которая понадобится на дорогу.
His calculations were all thrown out, and he was just proceeding to recast them when he hit upon the idea of weighing small eggs.	Все его расчеты рухнули, и он уже собирался высчитывать все сначала, как вдруг ему пришло в голову взвесить яйца помельче.
"For whether they be large or small, a dozen eggs is a dozen eggs," he observed sagely to himself; and a dozen small ones he found to weigh but a pound and a quarter.	"Крупные они или мелкие, а дюжина есть дюжина", - весьма здраво заметил он про себя и, прикинув на весах дюжину мелких яиц, нашел, что они весят фунт с четвертью.
Thereat the city of San Francisco was overrun by anxious-eyed emissaries, and commission houses and dairy associations were startled by a sudden demand for eggs running not more than twenty ounces to the dozen.	Вскоре по городу Сан-Франциско забегали озабоченные посыльные, и комиссионные конторы были удивлены неожиданным спросом на яйца весом не более двадцати унций дюжина.
Rasmunsen mortgaged the little cottage for a thousand dollars, arranged for his wife to make a prolonged stay among her own people, threw up his job, and started North.	Расмунсен заложил свой маленький коттедж за тысячу долларов, отправил жену гостить к ее родным, бросил работу и уехал на Север.
To keep within his schedule he compromised on a second-class passage, which, because of the rush, was worse than steerage; and in the late summer, a pale and wabbly man, he disembarked with his eggs on the Dyea beach.	Чтобы не выходить из сметы, он решился на компромисс и взял билет во втором классе, где из-за наплыва пассажиров было хуже, чем на палубе, и поздним летом, бледный и ослабевший, высадился со своим грузом в Дайе.
But it did not take him long to recover his land legs and appetite.	Однако твердость походки и аппетит вернулись к нему в самом скором времени.
His first interview with the Chilkoot packers straightened him up and stiffened his backbone.	Первый же разговор с индейцами-носильщиками укрепил его физически и закалил морально.
Forty cents a pound they demanded for the twenty-eight-mile portage, and while he caught his breath and swallowed, the price went up to forty-three.	Они запросили по сорок центов с фунта за переход в двадцать восемь миль, и не успел Расмунсен перевести дух от изумления, как цена дошла до сорока трех.
Fifteen husky Indians put the straps on his packs at forty-five, but took them off at an offer of forty-seven from a Skaguay Croesus in dirty shirt and ragged overalls who had lost his horses on the White Pass trail and was now making a last desperate drive at the country by way of Chilkoot.	Наконец пятнадцать дюжих индейцев, сговорившись по сорок пять центов, стянули ремнями его тюки, но тут же снова развязали их, потому что какой-то крез из Скагуэя в грязной рубахе и рваных штанах, который загнал своих лошадей на Белом перевале и теперь делал последнюю попытку добраться до Доусона через Чилкут, предложил им по сорок семь.