Тысяча дней и ночей (СИ)

  - Дошло до меня, о великий царь, что некогда жили умельцы, не хуже меня способные запечатывать джиннов в различных сосудах. Некоторых, говорят, привязывали к сосудам так, что те уже не могли с ними разъединиться. И будто бы существовала такая лампа, владельцу которой достаточно было её потереть и ему тотчас являлся джинн, исполнявший любые желания. Однажды...

  Слушая против воли очередную историю, шах Рияр чувствовал, как возвращается мигрень. Чем дольше Шакр-Зейда говорила, - а её истории были долгими, многословными, то и дело отвлекались на посторонние темы, - тем сильнее вспышки боли раскалывали царскую черепушку.

  - Масрур! - не выдержав, застонал он. - Масрур!

  Палача не пришлось звать долго. Он настолько привык к регулярным казням, что всё время находился где-то поблизости от царя и даже отводящие чары Шакр-Зейды на него не действовали.

  На сей раз вид у палача был не бравым, а виноватым. Всем своим видом он демонстрировал сожаление из-за того, что приговорённая к казни царица до сих пор жива. Как именно произошло сие чудо, Масрура не интересовало. Человек дела, он старался избегать лишних мыслей, справедливо полагая, что в его профессии они будут только мешать.

  - Больше не руби ей голову, - устало попросил шах, пока палач связывал Шакр-Зейду. - В прошлый раз это не сработало, придумай что-нибудь ещё...

  Палач поклонился и унёс добычу в подземелье, а неважно себя чувствовавший Рияр, пошатываясь, прошёл в опочивальню и прямо в одежде рухнул в постель. Во сне ему снова грезились кошмары, полчища свирепых джиннов, один страшнее другого, вылезали изо всех сосудов - из кувшинов, ламп, даже из тазиков для мытья ног, и бросались на царя с огненными саблями, жгли, терзали, причиняли невероятную боль.

  Наутро шах чувствовал себя ещё хуже, чем перед этим. Проснулся он от мягких похлопываний по лицу. Шакр-Зейда сидела на нём верхом и, склонившись, покачивала туда-сюда плечами, отчего нежные полушария грудей с розовыми бутонами сосков шлёпали царя по щекам. В другой раз это было бы самым сладостным пробуждением, но не теперь.

  - Масрур... - беспомощно простонал Рияр. - Ну как такое возможно?

  Пристыженный палач смиренно шагнул в опочивальню и недоумённо пожал плечами. Пока шах спал, Масрур вздёрнул царицу на дыбе и переломал ей все кости, но это нисколько не навредило шайтанке.

  С тех пор так и повелось. По вечерам царь отдавал Шакр-Зейду палачу, а утром она возвращалась живой. И где бы царь ни находился, её голос неотступно следовал за ним.

  - Дошло до меня, о великий царь, что в одной далёкой стране жил сумасшедший правитель, который переодевался в простолюдина и вместе с визирем бродил по трущобам, щекоча себе нервы и вовлекаясь в различные приключения...

  - Дошло до меня, о великий царь, что волшебное слово, открывающее тайную пещеру магрибинского колдуна Сезама, случайно сделалось достоянием разбойничьей шайки из сорока человек...

  - Дошло до меня, о великий царь, что в далёкой империи Синд жил искусный мореход Абад, переживший немало приключений...

  Масрур старался изо всех сил, вот только демоницу ничего не брало. Её жгли, топили, вешали, четвертовали, колесовали, замуровывали живьём в склепе, бросали на съедение зверям, рвали на части, привязав к диким коням и пуская их в разные стороны, сажали на кол, продавали в рабство африканским царькам, отдавали на потеху самым отчаянным головорезам, заливали в глотку расплавленный свинец - всё было бесполезно. Шах Рияр запирался в опочивальне или запирал жену в казематах, но ту не удерживали никакие решётки и никакие запоры. Её воля отпирала любые замки и двери, а её чары затуманивали разум придворным, которые восхищались царицей, воспринимали её как спасительницу империи и полагали, что у них с шахом в личной жизни всё прекрасно. Те же умонастроения преобладали и среди простого народа, особенно среди его женской половины, почитавшей Шакр-Зейду чуть ли не святой. Стоило ей выйти на балкон дворца или выехать в паланкине за ворота, как вокруг тотчас собиралась толпа почитательниц, славословя царицу и кланяясь ей до земли. Кто-нибудь обязательно сажал на руки Шакр-Зейде больных детей, некоторые после этого исцелялись, отчего всеобщая уверенность в её святости росла и крепла. Многие специально приезжали ради этого в столицу издалека. Теперь, если бы шах попытался казнить жену публично, против него восстали бы все - и центр империи, и самые дальние окраины.