Тысяча дней в Тоскане. Приключение с горчинкой

— Вам не кажется странным, что из всех деревенских домов Тосканы вы выбрали тот, где жил я? То есть я понимаю, вы тогда об этом не знали и меня не знали. Но если присмотритесь, вы разглядите бледно очерченный вокруг нас круг. В жизни очень мало случайного.

Весна

14. Благодатная влага

Ворвавшееся в беспощадную зиму знойное дыхание Африки к вечеру прогревало воздух. Князь каждый день, как букеты, приносил нам добрые вести о Флори. Пожелав ей доброй ночи, он устраивался у нашего камина. Он продолжал переговоры о приобретении груды камней с семью каминами и заброшенным виноградником — Князь окрестил дом L’eremo,жилище отшельника. Вулкан как будто покинул его. Нет, жесткость и язвительность остались, но призрак исчез. И его место занял общительный старик, жавшийся к нам, как напуганный темнотой ребенок.

Однажды утром он позвонил в дверь, когда мы еще спали. А не дождавшись ответа, настойчиво заколотил в дверь. Что-то стряслось. Я уткнулась лицом во вмятину, оставленную в постели Фернандо, сердце мое заколотилось в такт ударам Барлоццо.

—  Le erbe sono cresciute!Трава взошла! — завопил тот, словно наступали британцы.

Всего-навсего трава! Через несколько минут мы тащились за Барлоццо по лугу, залитому новым светом. Он, с полотняным мешком за плечом, с рукоятками лопатки и ножа, торчащими из заднего кармана, складывался вдвое над куртинками проклюнувшейся час назад зелени, обкапывал, вынимал с корнями или срезал, связывал одинаковые обрывками кухонной бечевки и забрасывал облепленные землей пучки в мешок. Он и нам всучил орудия труда, но я копала неуклюже, слишком медленно и неуверенно, испытывая терпение Барлоццо.

— Ты не столько помогаешь, сколько задерживаешь, — проворчал он.

И они с Фернандо ушли вперед. Я стала действовать не спеша, отделяя знакомые листья — дикую аругулу и одуванчики — от тех, которые только наугад считала пригодными для салата или соуса с диким чесноком и маслом или с жирным красным чили. Солнце уже проснулась, и я тоже. Теперь я даже благодарна была Барлоццо, вытащившему нас из дома в такую рань. Я шла лугом, ощущая под сапогами мягкую землю, составляя в уме меню, гордая тем, что сама добываю себе пропитание, и негромко напевала. И посмеивалась, вспоминая сцены лихорадочной стрижки газона в Саратоге. Зловещий треск электрической газонокосилки, ядовитый выхлоп, от которого задыхаются дети и одуванчики, те самые одуванчики, которыми здесь я сегодня пообедаю.

Я вполне наслаждалась жизнью, когда мое блаженство нарушили восторженные крики. Можно было подумать, что они обнаружили этрусский клад, но когда я догнала мужчин, они связывали пук тощих бурых стеблей, похожих на уродливую спаржу. Это был brusandoli,дикий хмель, и Барлоццо уже предвкушал, как приготовит его сегодня на ужин.

— Первым пойдет салат из одуванчиков и других трав с доброй ложкой рикотты и солеными анчоусами. Потом хмель, отваренный в кипятке, недолго, чтобы оставался хрустящим, с колечками крошечных весенних луковиц и чуть спрыснутый лимонным соком. А часть обжарим в лучшем оливковом масле, добавим немножко сливочного, взобьем собранные утром яйца и зальем ими, едва масло зашипит. И чуточку морской соли. А когда снизу появится темная корочка, я переверну блин, подбросив его на сковородке, и, когда пар уже начнет сводить тебя с ума, поставлю на стол. Есть будем прямо со сковородки. Можно с очень холодным белым вином, но без хлеба. И больше ничего. Флори захочет добавить рис или еще что-нибудь, но мы ее слушать не станем.

— С каких это пор ты рекламируешь ужины? — съехидничала я.

—  Va bene, ладно,смейся над моей поэзией, но я в самомделе считаю, что объявлять о своихпланах вслух лучше, чем просто обдумывать их. Это разжигает аппетит.

В другой раз, когда мартовское утро казалось теплее июньского, Фернандо получил приказ Князя отправиться к теплому источнику за диким чесноком и травами для тоников. Я осталась бдеть над пекущимся хлебом, а когда он был готов, накинула куртку поверх пеньюара, натянула сапоги, взяла корзинку и ножницы для цветов и вышла ему навстречу.

В те дни Барлоццо редкое утро не объявлялся у нас в поисках все возрастающих доз веселья и радости. Я отдыхала душой, освободившись от него на несколько часов: как захлопотавшаяся мамаша, ненадолго сдавшая чад ирландской няне. Оглядываясь по сторонам, я думала, что ничто здесь не несет признаков нашей эпохи, это утро лишено даты. Оно могло быть пятьдесят, двести или много больше лет назад. Только земля, небо, бутоны диких роз и пасущиеся овцы.