Тысяча и один день

– Эй, комендант! – Лучкин предпочитает сам не орать, за него надрывается какой-то техник с прекрасными голосовыми данными. – Тут с нами этот твой… фаворит. – Вообще-то он называет меня другим словом, куда менее цензурным. – Хочешь поговорить?

Нет ответа.

– Вперед помалу, – шепотом командует Лучкин, держась сзади. – И не вздумай дергаться.

Лезвие заточки возле моего горла наглядно подкрепляет его слова. Все предельно ясно: мною будут прикрываться, как щитом, рассчитывая на то, что гнев командования, а возможно и – как знать? – личные чувства, заставят Марджори приказать не стрелять в ключевую фигуру операции «Эгида»… а если она и пожертвует мною, то, во всяком случае, ее колебания позволят выиграть несколько бесценных секунд.

Что же они, думают, будто автоматная очередь не пробьет тело насквозь?

Шаг сквозь теплую кружащуюся пургу. Еще шаг, еще… Все происходит очень быстро. Одна из охранниц штаба выскакивает в коридор, автомат в ее руках трясется, изливая шквал пуль, что-то жгуче дергает меня за бок – цапнули раскаленные клещи, – за грохотом пальбы, визгом рикошетов, а главное, за болью, я не слышу криков и не знаю, кто задет позади меня и помимо меня, и кто убит, а кто нет, но сейчас же точно посередине груди охранницы, между двух округлых холмов живой плоти возникает грубое оперение тяжелой стальной стрелы, затем еще одно, в плече, двойной удар отбрасывает охранницу к стене, и наконец, справа от меня, с воем пожирая кислород, проносится жаркая струя огня. Ярчайший цветок расцветает в торце коридора, еще живое женское тело без крика бьется в этом цветке, словно бабочка в лепестках невиданной орхидеи, а Лучкин прилип к моей спине, выронив свою заточку, вцепившись в мою одежду, как клещ, цел, но напуган и наверняка в глубине души не уверен, стоит ли ему и дальше рисковать собой, подобно заурядным смертным…

У меня есть четверть секунды, и я с наслаждением бью его по голени магнитной подошвой – попал! – рывок – и в падении, в нырке проваливаюсь в Вязкий мир.

Лиловая тьма.

Встать. Вперед, в штаб, к Марджори под крыло? Нет смысла. Поворот на сто восемьдесят. Теперь вперед помалу, и не раздвигая мутный кисель руками – куда там! руки как были скручены за спиной, так и остались, – а с наклоном вперед, как водолаз в тяжелом глубоководном скафандре, ступающий по илистому дну, продавливать собой вязкую субстанцию, ничуть не более уступчивую, чем масло или глицерин… еще шаг… еще…

Какое счастье, что в Вязком мире всегда есть куда ступить ногой, – много бы я сейчас наплавал без рук! Еще шаг. Еще! Еще!!! Главное – не ошибиться направлением, не отклониться от линии невидимого коридора, прорубленного в скале, не уйти в промерзлую оливиновую толщу космического булыжника с фатальным именем Ананке…

Тупо стучит в висках, будто я в самом деле водолаз, идущий по дну. Нет, это я заглотнул перед нырком слишком мало воздуха, но теперь уж до поры не вынырнуть, надо пройти весь этот коридор, наполненный вальсирующими хлопьями… далековато… совсем не простая задача даже в более спокойных условиях, еще бы десяток шагов вперед по коридору – и я уже ни за что не решился бы на обратный путь в Вязком мире.

Абсолютный мировой рекорд без дыхательного аппарата, показанный на чемпионате мира по телепортации лет десять назад, – семьдесят один метр с сантиметрами. Объему легких рекордсменки позавидовал бы любой эксмен, включая профессиональных ныряльщиков. Мой личный рекорд значительно скромнее – сорок девять метров, и то после интенсивной, чуть не до обморока, вентиляции легких…

Вдохнуть бы. Хоть чуточку. Все-таки зацепило меня в бок – жжет, сволочь, и мнится, будто развороченные легкие теряют сквозь дыру запас кислорода. Бум-м! – в черепе. Бум-м!

Набат.

Куда теперь, вправо или влево? Ноги сами несут куда-то, тело пропихивается сквозь клейстер, но, по-бычьи бодая головой Вязкий мир, я вовсе не уверен, что держусь верного направления…

Пойдем прямо. Ошибся я или нет, все равно на зигзаги не хватит воздуха. Что там, в конце коридора, дайте вспомнить… Ага, перпендикулярно кольцевой туннель, и это прекрасно! Значит, незначительное уклонение вправо или влево грозит мне лишь небольшим продлением пути – главное не уклониться вверх или вниз…

Ничего себе «лишь»! Каждый шаг в Вязком мире – пытка. Что чувствовали те, кто задохнулся в ядовитом киселе, не сумев вынырнуть на свет?

Черные шары в лиловой мгле – реальные, или они мне мерещатся?

Бум-м-м!!!

Шары расползаются, разрастаются, кривляясь, как мыльные пузыри на ветру, смыкаются, и вот уже ничего, кроме черноты, нет в этом мире…

Все. Сейчас вдохну. Прости меня, мама, я не могу больше. Прости, что я не смог…

«Сынок?»

«Да, мама».

«Сынок, потерпи еще чуть-чуть. Ради меня. Тим, милый, постарайся, ты же можешь…»

«Нет, мама. Ты ведь не хочешь, чтобы твой сын мучился, умирая от удушья, когда вокруг полным-полно циана? Я вдохну, и может быть, даже успею вдохнуть дважды. Это такое счастье – дышать…»

«Не смей!» – ножом по сердцу.

«Прости…»