Тысяча и один день Никиты Сергеевича

А после Никита Сергеевич заснул. Проснулся он уже над Атлантикой. «Когда я проснулся, солнце уже взошло, — вспоминал Хрущев. — Разные мысли приходили мне в голову, когда я глядел на океан внизу. Я был горд, думая, что мы на пути в Соединенные Штаты на нашем новом пассажирском самолете. Нет, мы не поклонялись Америке… Причина нашей гордости была в том, что мы в конце концов заставили Соединенные Штаты признать необходимость установления более тесных контактов с нами…»

Президент Эйзенхауэр в это время уже ждал его на военно-воздушной базе Эндрюс в пятнадцати милях от Вашингтона. С ним был государственный секретарь Гертер, другие члены кабинета. Тут надо сказать, что с американцами произошел некий конфуз: советский самолет оказался слишком большим и посадить его в аэропорту Вашингтона было просто невозможно. Поэтому выбрали базу ВВС США Эндрюс. Однако и там самолет еле-еле развернулся на рулежных дорожках.

Это тешило самолюбие Хрущева. Но тут пилот огорошил его сообщением, что у американцев нет таких высоких трапов и ему вместе с семьей придется выкарабкиваться из самолета, извините, на карачках и, повиснув на руках, искать ногами трап. И это на глазах у всего Вашингтона, перед иностранной прессой и телевидением! Старые подозрения, что в Америке хотят унизить его, нахлынули с новой силой.

Но, слава Богу, все обошлось. Американцы подогнали специальный трап, в два раза более высокий, чем обычно. По нему, расточая улыбки, Никита Сергеевич спустился на американскую землю.

Журналисты тут же отметили, что, вопреки обыкновению, на нем был хорошо сшитый итальянский костюм темного цвета. Но в руках, несмотря на жару, толстая фетровая шляпа, которую по совету Громыко он взял с собой в Америку. К лацкану пиджака прикреплены две Золотые Звезды Героя и золотая медаль лауреата Ленинской премии.

Эйзенхауэр был сдержан и немногословен. То ли простудил горло, играя накануне в гольф, то ли хотел показать Америке, что не очень уж рад приезду этого гостя.

— Как прошел полет? — спросил он. Переводил Олег Трояновский.

— Очень хорошо.

— Никита Сергеевич, приветствуем вас на американской земле, — раздался из-за спины президента масленый голос советского посла Меньшикова.

Как всегда, он широко улыбался, за что получил в Америке прозвище Улыбающийся Майк. Полчаса назад он настаивал, чтобы ему позволили первым встретить Хрущева прямо в самолете. Зная вспыльчивый характер гостя, Меньшиков хотел узнать, нет ли каких проблем, которые он мог бы быстро уладить. Его просьба была доложена президенту, но Эйзенхауэр не любил Меньшикова, называл его «злым и глупым». Он сказал:

— Передайте ему, чтобы он поступал в соответствии с нашими порядками или пусть убирается домой.

Хрущев только кивнул послу. Перед ним была красная ковровая дорожка, и он пошел по ней, гордо подняв свою массивную лысую голову, туда, где уже торжественно застыли четыреста американских солдат почетного караула. Командующий караулом генерал-майор Кенуорти салютует Хрущеву и докладывает:

— Сэр, почетный караул выстроен!

Звучат гимны Советского Союза и Соединенных Штатов. Гремит артиллерийский салют из двадцати одного залпа. И все это в честь него — Хрущева. Серые дымки вырываются из стволов четырех гаубиц и, подхваченные ветром, тают в безоблачном синем небе.

Никита Сергеевич доволен. «Нам был организован такой прием, — скажет он позднее, — который был достоин нашей великой страны, нашего великого народа». Так что страхи оказались напрасными.

Теперь Хрущев и Эйзенхауэр поднимаются на трибуну. «Она была устлана красным ковром, — вспоминал Хрущев. — Стояли микрофоны, так что наши речи можно было услышать не только по всему аэродрому, но, возможно, передача шла также по всей стране. Это произвело на меня впечатление. Все блестело и сверкало. Мы не делаем так у нас в стране. Мы всегда работаем по-пролетарски, что иногда, боюсь, означает, что сделано несколько небрежно».

Но Никита Сергеевич и здесь быстро освоился. Неожиданно для всех он вешает на столбик трибуны свою фетровую шляпу. Но американцам это даже нравится — они люди простые.

В это время Эйзенхауэр начинает читать по бумажке приветственную речь. Она была пустой и формальной. Однако ответ Хрущева явно задел его. Как раз накануне советская ракета достигла Луны, оставив на ней контейнер весом в 390 кг с аппаратурой и маленький вымпел с гербом Советского Союза. Этим не преминул воспользоваться дорогой гость. «Мы не сомневаемся, — заявил он, — что замечательные ученые, инженеры и рабочие Соединенных Штатов Америки, которые работают в области завоевания космоса, также доставят свой вымпел на Луну. Советский вымпел как старожил Луны будет приветствовать ваш вымпел, и они будут жить в мире и дружбе…»

Эйзенхауэр поморщился. Но грянули аплодисменты, и президент тоже стал хлопать в ладоши, а потом пожал Хрущеву руку.