Тысяча и один день

Каким образом в моих руках оказался автомат – загадка из загадок. Но оказался, и без всякого перерыва. Забыв о Вязком мире, я гнался за кем-то по кольцевому туннелю, на бегу пытаясь поймать в прицел неясный темный силуэт, все время ускользавший за поворот, поймал-таки и, припав на колено, дал очередь, сразу оборвавшуюся – в магазине оставалось всего два патрона. «Убил?» – тяжело дыша и сглатывая слюну, спросил догнавший меня Марек Заглоба. «Кажется, да. Пойдем глянем». Мы обследовали туннель метров на сто, но тела не обнаружили. Кое-где искрили в темноте поврежденные кабели. На полу – лапки кверху – валялась простреленная насквозь крыса. «Ушел, – констатировал Марек. – Когда стрелять научишься?» – «Завтра, – буркнул я в ответ. – Я пилот, а не перфоратор мишеней». – «А почему не телепортировал?» – «Забыл». Тут из-за моего плеча высунулся и задышал мне в ухо Джо Хартрайт. «Крыска, – удивленно сказал он. – Земная. Это как, а? Это ее током?» – «Это ее пулей, – ответил Заглоба. – Некоторым попасть в крысу легче, чем в мятежника. Пшли отсюда».

В промежутках – пусто. Как корова языком. Да, кажется, я искал Лучкина, а нашел ли? Все время что-то мешало...

– Ты ранен? – голос Марджори.

– Ерунда, зарастет. Но кое-кому из наших повезло меньше. Вот что... они мне нужны, Мардж. Для дела. – Краем глаза я вижу, как, уловив это донельзя фамильярное «Мардж», замирают все присутствующие старожилы, боясь пропустить хоть слово, а из бокового отнорка на всю нашу компанию неожиданно выносит Присциллу О’Нил и Иоланту Сивоконь, окруженных кольцом напряженных коммандос. Наплевать. – Пусть тех, кого нельзя подлатать за эти дни, эвакуируют сегодня же, а остальными пусть займется твой врач... да, твой. Наши фельдшеры помогут. Надеюсь, она профессиональна... диплококков с диплодоками не путает?

– Не путает даже эмбрионов с вибрионами, – натянуто шутит Марджори, косясь на Присциллу. – Хорошо, я распоряжусь.

Словом, могло быть хуже, и трупов могло быть больше. Хотя и я, и Иоланта, и Марджори, и уж тем более Присцилла О’Нил, не проронившая пока ни единого слова, – все мы понимаем: закончен лишь первый акт тошнотворной пьесы о борьбе добра со злом, идет второй, а вскоре начнется и третий, в котором добро по заслугам накажет зло, отчего, видимо, станет добрее... Вот третьего-то акта не должно быть.

За маленьким исключением. Одной сцены третьего акта все-таки не избежать, да я и не хочу этого.

Уцелевшие коммандос Марджори и охрана Присциллы расставлены по ключевым местам, уже скучают и не собираются превентивно палить по всему, что движется. Костяк дежурной смены работает. Главный реактор введен в штатный режим, иней на стенах тает, уже восстановлена энергоподача к ракетным шахтам. В большинстве из них дремлют ракеты для «Эгиды», но вон та, четвертая по счету, пуста.

– Отведите меня к госпоже главнокомандующей! – надрываясь, верещит Лучкин. Откуда он взялся – не помню. Выглядит он неважно, но, влекомый по коридору, упирается изо всех сил.

– Нет.

– Я требую! С вас шкуры спустят! Имею ценные сведения для ее превосходительства...

– Нет.

– Это самосуд! – визжит он.

– Вот именно.

Затравленно оглядываясь, он делает еще одну попытку:

– Я требую суда старожилов!

– Нет.

Вталкивая Лучкина в овальный люк, я успеваю окинуть взглядом внутренность шахты. Узкий круглый колодец, прорезанный в скале и наспех металлизированный – стены далеко не ровные, но гладкие, уцепиться не за что. Крохотная площадка для обслуги сейчас убрана. Когда наверху с лязгом откроется герметичная заслонка, рванувшийся на волю воздух выдует наружу любого и в облаке снежинок вышвырнет его за пределы тяготения Ананке.

Я поворачиваюсь к моим сопровождающим. Видно, что многие из них не одобряют то, что я сейчас намерен сделать. Одно дело – набить подлецу морду, другое – вот так, своей волей, без суда и разбирательства...

Наплевать. И некогда.

– Скафандр ему!

Они пятятся. Кто-то все-таки идет за скафандром. Я жду. Наконец приносит. Я проверяю зарядку баллонов – полная. Осталось только надеть. С этим делом справится любой, даже тот, кто никогда в жизни не видел скафандра.

– Лови.

Нет, Илья Лучкин не из тех, кто готов умереть быстро, он будет выгадывать каждую секунду, он верит, что еще как-нибудь исхитрится, извернется, изловчится... Неумело и торопливо он начинает влезать в скафандр. Могу спорить, он уложится в штатную норму.

С гулом я захлопываю люк и открываю на стене небольшую коробочку. Конечно, запустить ракету отсюда нельзя, но открыть заслонку шахты – можно.

Через три минуты я набираю простенькую комбинацию цифр.

Почти ничего не слышно – слабый гул наверху, и все. Здесь хорошая звукоизоляция.

Лети, гаденыш. Я не прощаю тебя – умри так.

Но и не посажу никого в радиорубке – слушать.

Это было бы слишком по-человечески.