Тысяча и один призрак

Я последовала за ним по лестнице, освещенной смоляными факелами, которые горели в железных подставках, вмурованных в стены. Эта необычная иллюминация устроена была, видимо, для меня. Мы вошли в столовую. Как только Грегориска открыл дверь и произнес по-молдавски слово, которое я уже понимала, — «иностранка», женщина высокого роста подошла к нам. Это была княгиня Бранкован. Ее седые волосы были заплетены в косу и уложены вокруг головы. Голову украшала соболья шапочка с плюмажем, как знак ее княжеского происхождения. На ней была мантия из парчи, корсаж, усыпанный драгоценными каменьями, и длинное платье из турецкой материи, отделанное таким же мехом, из какого была шапочка. Княгиня держала в руках янтарные четки, которые быстро перебирала. Рядом с ней стоял Костаки в роскошном пышном мадьярском костюме, в котором он показался мне еще более необычным. На нем был зеленый бархатный камзол с длинными рукавами, ниспадавшими до колен, красные кашемировые панталоны и расшитые золотом сафьяновые туфли. Голова была не покрыта, длинные иссиня-черные волосы падали на обнаженную шею, к которой прилегал ворот белой шелковой рубахи. Он неловко поклонился мне и произнес по-молдавски несколько слов, которых я не поняла.

— Вы можете говорить по-французски, мой брат, — сказал Грегориска, — дама эта полька и понимает этот язык.

Тогда Костаки произнес несколько слов по-французски, которые я почти так же мало поняла, как и те, которые он произнес по-молдавски, но мать, протянув мне с важностью руку, прервала их. Очевидно, она хотела дать понять сыновьям, что принять меня должна она. Она произнесла по-молдавски приветственную речь, которую я легко поняла, благодаря игре эмоций на ее живом лице. Она указала мне на стол, предложила место возле себя, указала жестом на весь дом, как бы поясняя, что он весь к моим услугам, и затем, усевшись первая с благосклонной важностью, она перекрестилась и начала читать молитву. Тогда каждый занял место, положенное ему по этикету. Грегориска сел около меня. Я была иностранка и поэтому предоставила Костаки почетное место около его матери, Смеранды. Так называли княгиню.

Грегориска также переоделся. На нем был мадьярский камзол, как и на брате, только его камзол был из гранатного бархата, а панталоны из синего кашемира. Шею его украшал великолепный орден, то был Нишам султана Махмуда. Остальной домашний штат ужинал за тем же столом, в соответствии с положением в среде друзей или среди слуг.

Ужин прошел скучно: Костаки не проронил со мной ни слова, хотя его брат все время уделял мне внимание и говорил со мной по-французски. Что касается матери, то она обращалась ко мне все с тем же торжественным видом, которого ни на минуту не утратила. Грегориска сказал правду: она была настоящая княгиня. После ужина Грегориска подошел к матери. Он объяснил ей по-молдавски, как необходимо мне остаться одной и как мне нужен отдых после волнений такого дня. Смеранда кивнула в знак согласия, протянула мне руку, поцеловала в лоб, как если бы я была ее дочь, и пожелала провести спокойную ночь в ее замке. Грегориска был прав: я страстно желала остаться одна. Я также поблагодарила княгиню, та проводила меня до дверей, где меня ждали две женщины, которые раньше проводили меня в мою комнату. Я в свою очередь поклонилась ей и обоим ее сыновьям и вошла в комнату, которую оставила час тому назад.

Диван превратился в кровать — вот и все перемены, которые там произошли. Я поблагодарила женщин и сделала им знак, что разденусь сама, они сейчас же вышли с выражением почтения. Видимо, им было приказано повиноваться мне во всем. Я осталась одна в громадной комнате. Свеча освещала только ту ее часть, где располагались моя постель и багаж, не будучи в состоянии осветить все помещение. Возник странный световой эффект: свет свечи словно вытеснял лунное сияние, проникавшее в мое окно, не прикрытое занавесями.

Кроме двери, которая выходила на лестницу, в комнате были еще две, на них были громадные засова, которыми двери запирались изнутри, и это вполне меня успокаивало. Я подошла к двери, в какую вошла, — она, как и другие, тоже запиралась на засов. Я открыла окно — оно выходило на пропасть. Я поняла, что Грегориска намеренно выбрал эту комнату. Вернувшись к постели, я увидела на столе у изголовья маленькую сложенную записку. Я ее открыла и прочла по-польски: «Спите спокойно, вам нечего бояться, пока вы находитесь в замке. Грегориска». Я последовала его совету, усталость взяла верх, я легла и уснула.

XIV Два брата