Тысяча и один призрак

Моя мать (я знаю, сыну не следовало бы рассказывать то, что я расскажу вам, но ради нашего спасения необходимо, чтобы вы хорошо знали нашу историю, тогда вы сумеете оценить причины этого разоблачения), моя мать во время первого путешествия моего отца, когда я был ребенком, находилась в преступной связи с предводителем партизан — так в этой стране называют людей, напавших на вас, — сказал, улыбаясь, Грегориска. — Моя мать, говорю я, находилась в преступной связи с графом Джиордаки Копроли, полугреком-полумолдаванином, обо всем написала отцу и просила развода. Как причину своего требования она выставляла то, что она, потомок Бранкованов, не желает оставаться женой человека, который с каждым днем становился все более чуждым своей стране. Увы, моему отцу не пришлось давать согласия на это требование, которое вам может показаться странным, между тем как у нас развод — самое естественное и самое обычное дело. Отец мой в это время умер от аневризмы, от которой он страдал давно, так что это письмо получил я.

Мне ничего не оставалось, как искренно пожелать счастья моей матери. Я написал письмо с моими пожеланиями и уведомил ее, что она стала вдовой. В этом же письме я испрашивал позволения продолжить свое путешествие, и такое позволение было мною получено. Я намерен был поселиться во Франции или Германии, я не хотел встречаться с человеком, который ненавидел меня и кого я не мог любить, то есть с мужем моей матери. Вдруг я узнал, что граф Джиордаки Копроли убит казаками моего отца.

Я поспешил вернуться. Я любил свою мать, понимал ее одиночество, понимал, как она нуждалась в том, чтобы при ней в такую минуту находились люди, которые могли быть ей дороги. Хотя она и не питала ко мне нежных чувств, но я был ее сын.

И вот однажды утром я неожиданно вернулся в замок наших предков и встретил здесь молодого человека. Я посчитал его за чужого, но потом узнал, что это мой брат. То был Костаки, незаконнорожденный сын моей матери, признанный после вступления ее во второй брак. Костаки, неукротимый человек, каким вы его видели, для которого закон — его страсти, для которого на свете нет ничего святого, кроме матери, который подчиняется мне, как тигр подчиняется руке, которая его укротила, но с вечным ревом и со смутной надеждой пожрать меня в один прекрасный день. В замке, в жилище Бранкованов и Ваивади я еще повелитель, но за оградой, в горах он становится властителем леса и гор и хочет, чтобы все склонялось под его железной волей. Почему он сегодня уступил? Почему сдались его люди? Я не знаю: по старой привычке, из-за остатков почтения. Но я не рискну больше на такое испытание. Оставайтесь здесь, не выходите из этой комнаты, с этого двора, не выходите за стены замка, и тогда я ручаюсь за все; если же вы сделаете хоть один шаг за пределы замка, тогда я ни за что не ручаюсь, но готов умереть, защищая вас.

— Не могла бы я, согласно желанию моего отца, продолжить свой путь в монастырь Сагастру?

— Пожалуйста, попробуйте, приказывайте, я буду вас сопровождать, но буду убит по дороге, а вы… вы не доедете.

— Что же делать?

— Остаться здесь, выждать возможность, воспользоваться случаем. Предположите, что вы попали к разбойникам и что только мужество может вас спасти, что только ваше хладнокровие одно может вас выручить. Хотя моя мать отдает предпочтение Костаки, сыну любви, но она добра и великодушна. К тому же она — урожденная Бранкован, настоящая княгиня. Вы ее увидите, она защитит вас от грубых страстей Костаки. Отдайте себя под ее покровительство, вы красивы, она вас полюбит. К тому же (он посмотрел на меня с неизъяснимым выражением) кто может, увидев, не полюбить вас? Пойдемте теперь в столовую, она ждет нас там. Не выказывайте ни смущения, ни недоверия, говорите по-польски — никто здесь не знает этого языка, я буду переводить моей матери ваши слова. Не беспокойтесь, я скажу лишь то, что нужно будет сказать. Особенно не проговоритесь ни единым словом о том, что я вам открыл, никто не должен знать, что мы понимаем друг друга. Вы еще не знаете, что даже самые правдивые из нас прибегают к хитрости и обману. Пойдемте.