Тысяча и один призрак. Замок Эпштейнов

"Каким образом, позвольте узнать?"

"Я уверен, что привидение, которое вы видите, существует только в вашем воображении".

"Что мне за дело, существует ли оно или нет, раз я его вижу?"

"Вы хотите сказать, чтобы и я попытался его увидеть?"

"Лучшего и желать нельзя".

"Когда же?"

"Как можно скорее. Завтра".

"Хорошо, завтра… А пока мужайтесь!"

Больной печально улыбнулся.

На другой день в семь часов утра доктор вошел в комнату своего друга.

"Ну как? — спросил он. — Где скелет?"

"Он только что исчез", — ответил тот слабым голосом.

"Ну прекрасно! Мы устроим так — да, да! — чтобы он не являлся сегодня вечером".

"Устройте".

"Вы говорите, скелет появляется при последнем ударе шести часов?"

"Непременно".

"Прежде всего остановим часы", — сказал он, остановив маятник.

"Что вы хотите сделать?"

"Я хочу отнять у вас возможность определять время".

"Хорошо".

"Теперь опустим шторы и задернем занавеси окон".

"А это зачем?"

"Все с той же целью, чтобы вы не могли себе отдавать отчета о ходе времени".

"Хорошо".

Шторы были спущены, занавеси задернуты; зажгли свечи.

"Пусть завтрак и обед для нас будут всегда готовы, Джон, — сказал доктор, — мы не хотим есть в определенные часы, вы подадите, когда я вас позову".

"Слышите, Джон?" — сказал больной.

"Да, сударь".

"Затем подайте нам карты, кости, домино и оставьте нас".

Джон принес все требуемое и удалился.

Доктор принялся как мог развлекать больного, болтал и играл с ним; а когда проголодался, позвонил.

Джон, зная, зачем позвонили, принес завтрак.

После завтрака начали партию, которая прервана была новым звонком доктора.

Джон принес обед.

Они ели, пили, отведали кофе и опять стали играть. Так вдвоем они провели день, тянувшийся очень долго. Доктор думал, что он приблизительно определил в своем уме время и что роковой час уже прошел.

"Итак, — сказал он, вставая, — победа!"

"Как победа?" — спросил больной.

"Конечно; теперь, по крайней мере, восемь или десять часов, а скелет не явился".

"Посмотрите на ваши часы, доктор, они единственные в доме. Если условленный час прошел, тогда и я, пожалуй, закричу: "Победа!""

Доктор посмотрел на часы и промолчал.

"Вы ошиблись, не правда ли, доктор? — сказал больной. — Ровно шесть часов".

"Да, и что же?"

"И что же? Вот входит скелет".

И больной с глубоким вздохом откинулся назад.

Доктор посмотрел во все стороны.

"Но где вы его видите?" — спросил он.

"На его обычном месте, в проходе за кроватью, между занавесями".

Доктор встал, подошел к кровати, раздернул ее занавеси и занял между ними то место, что должен был занимать скелет.

"А теперь вы все еще его видите?"

"Я не вижу нижней части туловища, потому что вы закрываете его вашим телом, но я вижу череп".

"Где?"

"Над вашим правым плечом. У вас как бы две головы: живая и мертвая".

Несмотря на все свое неверие, доктор вздрогнул.

Он обернулся, но ничего не увидел.

"Мой друг, — сказал он с грустью, подойдя к больному, — если вам надо сделать распоряжение по части завещания, сделайте".

И он вышел.

Девять дней спустя Джон, войдя в комнату своего хозяина, нашел его в постели мертвым.

Прошло ровно три месяца, день в день, со времени казни разбойника.

IX ГРОБНИЦЫ СЕН-ДЕНИ

— Ну и что же это все доказывает, доктор? — спросил г-н Ледрю.

— Это доказывает, что органы, передающие мозгу впечатления, которые они воспринимают, вследствие некоторых причин расстраиваются и становятся, таким образом, как бы плохим зеркалом для мозга, и тогда мы видим предметы и слышим звуки, которых не существует. Вот и все.

— Однако, — сказал шевалье Ленуар с робостью добросовестного ученого, — случается же, что некоторые предметы оставляют след, что некоторые предсказания сбываются. Как вы объясните, доктор, тот факт, что удары, нанесенные привидением, оставляли синяки на теле того, кто им подвергался? Как вы объясните, что привидение могло за десять, двадцать, тридцать лет вперед предсказать будущее? Может ли несуществующее причинить вред тому, что существует, или предсказать то, что должно случиться?

— А, — сказал доктор, — вы имеете в виду видение шведского короля?

— Нет, я хочу сказать о том, что сам видел.

— Вы?

— Да, я.

— Где же?

— В Сен-Дени.

— Когда это было?

— В тысяча семьсот девяносто четвертом году, во время осквернения гробниц.

— О да! Послушайте об этом, доктор, — сказал г-н Ледрю.

— Что? Что вы видели? Расскажите.

— Извольте. В тысяча семьсот девяносто третьем году я был назначен директором Музея французских памятников и в этом качестве присутствовал при эксгумации останков в аббатстве Сен-Дени, переименованном просвещенными патриотами в Франсиаду. По прошествии сорока лет я могу рассказать вам о странных событиях, которыми ознаменовалась эта история.

Ненависть, внушенную народу к королю Людовику Шестнадцатому, не смог двадцать первого января утолить эшафот, и она была перенесена на весь его род: было решено преследовать монархию до самого ее истока, монархов — даже в их могилах, и прах шестидесяти королей рассеять по ветру.