Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И тотчас же, выступив из мрака, появился гонец в полном снаряжении, который поцеловал землю между рук царя. И царь сказал ему:

— Ступай в Каир, заключи в оковы джинна такого-то и тотчас же приведи его сюда!

И гонец повиновался и исчез в то же мгновение.

И вот через какой-нибудь час он возвратился вместе со скованным юношей, который теперь был страшен и безобразен на вид.

И царь закричал ему:

— О проклятый, почему ты лишил этого сына Адама его куска?! И почему ты сам проглотил этот кусок?

И он отвечал:

— Кусок еще нетронут, и я сам приготовил его.

И царь сказал:

— Ты должен сейчас же отдать браслет-амулет этому сыну Адама, или тебе придется иметь дело со мной!

Но джинн, эта упрямая свинья, заносчиво отвечал:

— Браслет со мною, и никто не получит его!

И, говоря так, он раскрыл свою пасть, точно печь, бросил туда браслет и проглотил его.

При виде этого ночной царь простер руку и, наклонившись, схватил джинна за загривок и, завертев им, точно пращой, швырнул его на землю, закричав:

— Вот тебе наука!

И он вогнал длину его в ширину его. Потом он приказал одной из рук, несших факелы, извлечь браслет из нутра этого безжизненного тела и передать его мне. И это было тотчас же исполнено.

И лишь только, о брат мой, этот браслет очутился между моими пальцами, царь и все сопровождавшие его…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила наступление утра и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Как только, о брат мой, этот браслет очутился между моими пальцами, царь и все сопровождавшие его руки исчезли и я увидел, что я опять одет в прежние мои богатые одежды и нахожусь в моем дворце, в самом покое моей жены. И я нашел ее погруженной в глубокий сон. И лишь только я надел ей на руку браслет, она проснулась и, увидав меня, испустила громкий крик радости. И я, как будто в это время не случилось ничего особенного, лег рядом с нею. Все остальное — тайна мусульманской веры, о брат мой.

И на другой день ее отец и мать были чрезвычайно обрадованы, узнав о моем возвращении, и радость их была так велика, оттого что девственность их дочери потеряна, что они даже позабыли расспросить меня о причинах моего отсутствия. И с этих пор мы жили в мире, согласии и гармонии.

И через некоторое время после моего брака султан, мой дядя, отец моей жены, скончался, не оставив детей мужеского пола, и так как я был женат на старшей дочери его, то я и наследовал трон его. И я сделался тем, кто я есть, о брат мой! Но Аллах выше всех! От Него исходим и к Нему возвратимся!

И султан Махмуд, рассказав свою историю новому другу своему, султану-дервишу, увидел, что тот чрезвычайно поражен столь необычным происшествием, и сказал ему:

— Не удивляйся, о брат мой, ибо все, что написано, должно совершиться, и нет ничего невозможного для могущества Того, Кто создал все! И теперь, когда я поистине открылся перед тобою, не опасаясь умалиться в глазах твоих разоблачением низкого моего происхождения и единственно с тем, чтобы мой пример послужил тебе утешением и чтобы ты не считал себя ниже меня по положению и личному достоинству, ты можешь считать себя моим другом, ибо я никогда не сочту себя вправе после всего, что я рассказал тебе, возгордиться своим положением перед тобою, о брат мой. — Потом он прибавил: — И для того, чтобы такое положение было более определенно, о брат мой по происхождению и по званию, я назначаю тебя моим великим визирем. И ты будешь моей правой рукою и советником в моих делах, и ничто в моем царстве не будет делаться без твоего посредничества и раньше, чем не будет одобрено твоей опытностью.

И, нисколько не откладывая этого, султан Махмуд созвал эмиров и вельмож своего царства, указал им на султана-дервиша как на своего великого визиря, и сам надел на него великолепную почетную одежду, и вручил ему печать правления.

И новый великий визирь назначил диван в тот же день и продолжал это делать также и в последующие дни, исполняя свои обязанности с такой справедливостью и беспристрастием, что многие люди, узнав о новом положении дел, прибывали из глубины страны, чтобы выслушивать его приговоры, и подчинялись его решениям, делая его высшим судьею своих распрей. И он выказывал столько мудрости и умеренности в своих приговорах, что пользовался благодарностью и одобрением даже тех, против которых были направлены его решения. Что же касается его досуга, то он проводил его в ближайшем общении с султаном и сделался неразлучным компаньоном его и испытанным другом.

И вот однажды султан Махмуд, чувствуя, что его дух стеснен, поспешил разыскать своего друга и сказал ему:

— О брат мой и визирь мой, сегодня мое сердце тяжело и дух мой стеснен!

И визирь, бывший раньше султаном в Аравии, отвечал:

— О царь времен, все радости и горести в нас самих, и их источает собственное наше сердце. Но часто созерцание вещей внешнего мира может воздействовать на наше настроение. Испытал ли ты сегодня свои взоры зрелищем вещей внешнего мира?

И султан отвечал: