Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О господин мой, когда каждый из нас дал доказательство дарований, которыми он владеет, и ты был вполне доволен нами, ты распорядился назначить нам хлеба и мяса вдвое больше против положенного и воды по желанию. И я рассудил по скудости таких щедрот и по самой природе этой щедрости, что ты не чей иной сын, как сын повара, потомок повара, кровь повара. Ибо султаны, сыновья султанов, не имеют обыкновения вознаграждать заслуги назначением мяса или чего-нибудь подобного, но вознаграждают заслуживших награду великолепными подарками, почетными одеждами и несметными богатствами. И для меня это было несомненным доказательством твоего низкого и незаконного происхождения. И в этом открытии нет никакой заслуги.

Когда генеалог произнес эти слова, султан поднялся и сказал ему:

— Снимай свои одежды!

И генеалог повиновался, и султан тоже сорвал с себя одежды и знаки царского своего достоинства и надел их на него собственными руками. И он предложил ему взойти на трон и, склонившись перед ним, поцеловал землю между рук его и воздал ему почести, как подданный своему повелителю. В тот же час и в ту же минуту он приказал войти великому визирю, и другим визирям, и всем вельможам царства и представил им нового их законного владыку. И новый султан тотчас же послал за своими друзьями, двумя генеалогами, потребителями гашиша, и одного назначил стражем и усадил по правую руку свою, и другого назначил стражем и усадил по левую руку свою. И он оставил прежнего великого визиря в должности его, приняв во внимание его удивительную справедливость.

И он был поистине великим государем.

Вот и все, что случилось с тремя генеалогами.

Что же касается прежнего султана, то его история только начинается.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А ее сестра, маленькая Доньязада, которая день ото дня, ночь от ночи расцветала и делалась все милее, и понятливее, и внимательнее, и молчаливее, приподнялась на ковре, на котором она лежала растянувшись и сказала ей:

— О сестра моя, как приятны, сладостны, увеселительны и свежи слова твои!

И Шахерезада улыбнулась ей, обняла ее и сказала:

— Да? Но разве можно это сравнить с тем, что я расскажу в следующую ночь, если, конечно, на это будет разрешение нашего господина царя!

И царь Шахрияр сказал:

— О Шахерезада, не сомневайся! Ты можешь, конечно, рассказать нам завтра продолжение этой истории, которую иначе ни к чему было бы и начинать. И ты можешь, если ты не устала, продолжить ее даже и в эту ночь, так хочется мне узнать, что случилось с прежним султаном, сыном прелюбодеяния! Да будут прокляты Аллахом неверные жены! Во всяком случае, я должен сознаться, что здесь жена султана, мать незаконнорожденного, сошлась с поваром по превосходному побуждению и вовсе не для удовлетворения своего любострастия. Да будет над нею милосердие Аллаха! Но что касается той проклятой, беспутной, собачьей дочери, которая сделала то, что она сделала с негром Массудом, то это вовсе не было для того, чтобы обеспечить трон за моим потомством, о проклятая! Да не смилуется над нею Аллах!

И, сказав это, царь Шахрияр угрожающе нахмурил брови и, поводя из стороны в сторону побелевшими глазами, прибавил:

— Что же касается тебя, Шахерезада, я начинаю думать, что ты, быть может, и не такая, как все эти бесстыжие, с которых я снял головы!

И Шахерезада склонилась перед суровым царем и сказала:

— Да продлит Аллах жизнь нашего повелителя и да дозволит мне прожить до завтрашней ночи, чтобы рассказать о том, что случилось с симпатичным незаконнорожденным!

И, сказав это, она умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ НОЧЬ,

А маленькая Доньязада сказала сестре:

Аллах над тобою, о сестра моя! Если тебе не хочется еще спать, пожалуйста, расскажи нам поскорее, что случилось с прежним султаном, незаконным сыном повара?

И Шахерезада сказала:

— От всего сердца и почту своим долгом относительно этого великодушного царя, нашего повелителя!

И она продолжила историю так:

— Что касается прежнего султана, то его история только начинается. Вот она.

Отказавшись от престола и передав свою власть в руки третьего генеалога, бывший султан облекся в платье дервиша-паломника и, не тратя времени на прощания, которыми теперь он совершенно пренебрегал, и ничего не взяв с собою, он пустился в путь к странам Египта, где он рассчитывал жить в уединении, забвении и в размышлениях о своей участи. И Аллах предначертал ему неприкосновенность, и после странствия, исполненного трудов и опасностей, он прибыл в великолепный город Каир, этот неизмеримый город, столь отличный от прочих городов той страны и имеющий в окружности не менее трех с половиною дней пути. И увидел он, что это действительно чудо света наряду с мостом Санджа[8], маяком Аль-Искандарии[9] и Джамия-аль-Умейи[10] в Дамаске. И он нашел, что поэт вовсе не преувеличил красот этого города и этой страны, сказав: