Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О господин мой, я увидел женщину, украшенную прелестями, очарованием, изяществом, свежестью, скромностью, и всеми достоинствами, и всеми совершенствами красоты. И конечно, ей не остается ничего более желать, ибо она одарена всеми дарами, которые могут восхищать сердце и осушать глаза, и, с какой стороны ни посмотри на нее, она исполнена гармонии и пропорциональности; и конечно, если судить по ее внешности и по уму, который оживляет взор ее, она должна обладать во внутреннем своем существе всеми желательными качествами тонкости и понятливости. И это все, что я увидел в этой владычице, о господин мой, но один Аллах всеведущ!

Но султан раскричался, говоря ему:

— Дело идет вовсе не об этом, о генеалог, но я хочу, чтобы ты сказал мне, что ты открыл относительно происхождения госпожи твоей, моей фаворитки?

В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Однако султан раскричался, говоря ему:

— Дело идет вовсе не об этом, о генеалог, но я хочу, чтобы ты сказал мне, что ты открыл относительно происхождения госпожи твоей, моей фаворитки?

И генеалог, приняв сразу скрытный и скромный вид, отвечал:

— Это деликатный вопрос, о царь времен, и я не знаю, должен ли я говорить или молчать.

И султан воскликнул:

— Э, клянусь Аллахом, затем-то я и водил тебя к ней, чтобы ты говорил! Ну, начинай, выкладывай, что у тебя есть, и взвешивай свои слова, о негодяй!

И генеалог, не смущаясь, сказал:

— Клянусь жизнью моего господина, эта дама была бы наиболее совершенным из творений Аллаха, если бы у нее не было одного недостатка в ее происхождении, который омрачает ее совершенства!

И, услышав последние его слова, его замечание о недостатке, султан, нахмурив брови и охваченный яростью, обнажил свою саблю и подскочил к генеалогу, чтобы снести ему голову, крича:

— О собака, сын собаки, не хочешь ли ты сказать, что моя фаворитка — потомство морского буйвола, или что в глазу у нее червь, или еще что-нибудь в этом роде?! Ах ты, сын распутства тысячи рогоносцев, пусть же этот клинок вонзится в тебя во всю длину свою!

И он неизбежно заставил бы его одним глотком испить чашу смерти, если бы благоразумный и справедливый визирь не нашелся и не отвратил его руку, говоря ему:

— О господин мой, не лучше ли было бы не лишать этого человека жизни, не убедившись в его преступлении!

И султан спросил у человека, которого он уже опрокинул и которого держал под своим коленом:

— Хорошо, говори! В чем же состоит недостаток, который ты нашел в моей фаворитке?

И генеалог человеческого рода ответил все тем же спокойным тоном:

— О царь времен, госпожа моя, твоя достопочтенная фаворитка, — предмет красоты и всех совершенств, но ее мать была публичной танцовщицей, свободной женщиной бродячего племени гавази[6], дочерью проститутки.

При этих словах ярость султана дошла до такого напряжения, что крики застряли в глубине его горла. И только по истечении некоторого времени он мог объясниться и сказал своему великому визирю:

— Ступай и приведи сюда поскорее отца моей фаворитки, управителя моего дворца!

И он продолжал держать под своим коленом генеалога, третьего потребителя гашиша. И когда отец фаворитки явился, он закричал ему:

— Ты видишь этот кол, не так ли? Так вот если ты не хочешь видеть себя на его вершине, поторопись высказать мне всю истину о рождении дочери твоей, моей фаворитки!

И управитель дворца, отец фаворитки, отвечал:

— Слушаю и повинуюсь! — И он сказал: — Знай, о господин и повелитель мой, что я хочу рассказать тебе всю правду, ибо лишь в ней одной спасение.

В юности я жил свободной жизнью пустыни, и я странствовал, сопровождая караваны, которые платили мне оброк за проход по территории моего племени. И вот когда однажды мы разбили наши палатки у Ручья Зобейды[7], — да будет над ней милость и милосердие Аллаха! — мимо проходил отряд женщин бродячего племени гавази, дочери которого, достигнув возраста зрелости, занимаются проституцией с сынами пустыни, странствуя от одного племени к другому и от одной стоянки к другой и служа своими прелестями и своими познаниями в любви молодым всадникам. И этот отряд оставался среди нас несколько дней, и наконец он покинул нас, чтобы отправиться к мужам соседнего племени. И вот после их отбытия, когда они уже скрылись из виду, я заметил сидевшую, притаившись под деревом, маленькую девочку, лет пяти, мать которой, одна из племени гавази, покинула ее или забыла в оазисе у Ручья Зобейды. И поистине, о верховный повелитель мой, эта девочка, смуглая, точно спелый финик, была так мила и так хороша, что я объявил в собрании, что беру ее на свое попечение.