Тысяча мелких забот

Злой, раздраженный, Сандро остался стоять на ме­сте и чувствовал, как промокают у него ноги и мок­нет он сам. Но ему было все равно, намокнет он или нет; все стало безразличным... И все же он оглядел единственного человека, оставшегося под дождем. Это был мужчина лет пятидесяти, коренастый, широ­кокостный, наверное, ночной сторож, ожидавший ав­тобуса в свою деревню. Продрогший, злой после мерзкой, холодной ночи, он стоял в полной неподвиж­ности, и, видно, ему тоже было все равно, намокнет он или нет. Мрачно насупившись, мужчина враждеб­но оглядел людей, укрывшихся под навесом ларька, потом так же недружелюбно глянул на Сандро, оце­пеневшего на месте, но Сандро даже не моргнул. Человек повернулся к нему спиной, а Сандро неожи­данно почувствовал необъяснимое облегчение. Он за­думчиво смотрел человеку в спину, вспоминая его мокрое небритое лицо, запавшие глаза с темной си­невой вокруг, поджатые губы, обвисшие щеки, и вдруг озарило его — ведь он и сам выглядит так же! И едва понял это — расслабли мышцы, приятно расслабло все тело, и исчезла злость на всех и на все. Перед взором возникли глаза топографа, удивлен­ные, полные упрека, и Сандро улыбнулся. Потом вспомнился тип, гордо державший поросячью голо­ву, — тамада со свадьбы, — и Сандро усмехнулся. Он понимал, что люди с той стороны дороги наблюдают за ним, и подумал, как бы не сочли его сумасшед­шим — стоит и смеется... Сандро прошелся взад-вперед, пытаясь скрыть свое радужное настроение. Но тут обернулся сторож, хмуро уставился на него. Сандро пригляделся и сообразил, что человек не­правильно понял его веселую ухмылку, и широко улыбнулся ему, так широко, что улетучились послед­ние крупицы досады и тоски, а потом сделал не­сколько шагов и похлопал человека по плечу.

У того гневно вспыхнули глаза, но Сандро рассме­ялся весело, громко. Он смеялся, потому что смешно злиться на человека вроде топографа, нуд­ного и беспомощного; на рынке всегда толчея, и не­чего раздражаться из-за этого; если типу с поро­сячьей головой на палке приглянулась девушка с та­кой высокой грудью, как у Маквалы... — это естест­венно. А что сапог протекает, так и от этого мир не рухнет, а бессонные ночи иногда даже полезны.

«Чокнутый он, что ли?» — растерянно подумал муж­чина и посмотрел на устроившихся под навесом лю­дей, они тоже оторопело взирали на Сандро: тол­стая женщина, прикрыв рот ладонью от удивления; мужчина в папахе — вздернув брови, с глупым ви­дом, как перед объективом фотоаппарата... Тощий человек, подышав на очки, протер их и все глядел на Сандро поверх них, уткнувшись подбородком в грудь... Заметив, как удивлены люди под навесом, хмурый человек опять разозлился и обернулся к Сандро, дрожа от ярости, но при виде смеющегося лица что-то дрогнуло в его душе... И хмурый чело­век улыбнулся: в конце концов порой и смех зара­зителен, как зевота...

Теперь люди с еще большим удивлением устави­лись на них, а Сандро, заразив своим смехом этого усталого, продрогшего, измученного вроде него че­ловека, внезапно указал пальцем на людей под на­весом и еще сильней захохотал.

Люди на той стороне оскорбились и отвернулись: кто устремил взгляд на вокзал, кто на электровоз, кто к горным вершинам, которых не мог скрыть и туман, но все они ничего не видели — они лишь слышали оскорбительный, упрямый смех Сандро и делали вид, что он не задевает их, старались вы­держать его с гордым, достойным видом.

Одна лишь девочка с преогромной сумкой в ру­ках не сводила глаз с Сандро. Она еще не ведала, к чему напускная гордость, и, разинув рот, глядела на молодого человека, хохотавшего под дождем, и на мужчину средних лет, завороженно смотревшего на него и невольно тоже улыбающегося...

Рисунок И.Бронникова

Перевела с грузинского Элисо Джалиашвили.

г. Тбилиси.