Тысяча осеней Якоба де Зута

– В таком случае… – Делать нечего, придется положиться на молчание не только Маринуса, но и его слуги. – Меня заинтересовал кое-кто из ваших учеников…

– А какое вам дело… – доктор открывает второй глаз, – до барышни Аибагавы?

– Ровным счетом никакого. Я просто… хотел бы с нею поговорить.

– Тогда почему вы вместо этого со мной здесь разговариваете?

– …Хотел бы поговорить не на глазах у десятка соглядатаев.

– Ага-а. То есть вы желаете, чтобы я устроил вам тайную встречу?

– Это выражение, доктор, слишком отдает интригой, а я бы ни в коей мере не хотел…

– Мой ответ: никогда. Причина первая: барышня Аибагава не какая-нибудь наемная Ева, чтобы успокаивать Адамов, у которых кое-где зачесалось. Она – дочь благородного человека. Причина вторая: даже будь такая возможность, чтобы барышня Аибагава осталась на Дэдзиме временной женой, – а такой возможности, повторяю, нет…

– Я все это прекрасно понимаю и клянусь честью, не для того сюда пришел…

– Но если бы такое и случилось, о вашей связи донесут, не пройдет и получаса, и тогда меня лишат с таким трудом полученного права преподавать, собирать гербарий и заниматься исследованиями в окрестностях Нагасаки. Так что – изыдите! Утоляйте свой зуд как все: прибегните к услугам местных сводниц или к греху Онана.

Тукан постукивает клювом по блюдцу и выкрикивает что-то вроде: «Кро-о!»

– Минеер! – Якоб заливается краской. – Вы меня совершенно неправильно поняли! Я бы никогда…

– И ведь на самом-то деле вы вовсе не барышни Аибагавы возжаждали. Вас увлекает само по себе явление «восточная женщина». Да-да, загадочные очи, камелия в волосах, кажущаяся покорность. Сколько сотен одуревших от страсти белых мужчин на моих глазах увязли в этом приторном болоте!

– Доктор, на сей раз вы ошибаетесь. Нет никакого…

– Натурально, я ошибаюсь! Наш Домбуржец восторгается жемчужиной Востока исключительно из рыцарственных чувств. Вот она, несчастная обезображенная девица, отвергнутая соплеменниками, и вот вам западный кавалер – он один способен разглядеть красоту ее души!

– Позвольте с вами проститься. – Якоб не в силах долее выносить эти издевательства. – Хорошего дня.

– Уже уходите? И даже не предложите взятку, что зажата у вас под мышкой?

– Это не взятка, – отвечает Якоб полуложью. – Просто подарок из Батавии. Я надеялся – как понимаю теперь, глупо и напрасно – подружиться со знаменитым доктором Маринусом, и Хендрик Звардекроне из Батавского научного общества посоветовал мне привезти вам ноты. Но, как видно, простой невежественный писарь недостоин вашего августейшего внимания. Не смею более докучать.

Маринус внимательно смотрит на Якоба:

– Что же это за подарок такой, если его предлагают, только когда от получателя что-то понадобилось?

– Я пытался вручить его при нашей первой встрече. Вы захлопнули крышку люка прямо мне на голову.

Элатту окунает бритву в миску с водой и вытирает листком бумаги.

– Я подвержен приступам раздражительности, – признается доктор и машет рукой в сторону книги. – А кто композитор?

Якоб зачитывает вслух надпись на титульном листе:

– «Доменико Скарлатти, произведения для клавесина или фортепьяно; отобраны из числа рукописей изящного собрания Муцио Клементи… Лондон… Продаются в мастерской мистера Бродвуда, изготовителя клавесинов, Грейт-Палтни-стрит, Гольдн-сквер».

Из-за окна доносится крик петуха. Кто-то шумно топает по Длинной улице.

– Доменико Скарлатти, говорите? Далеко же его занесло.

Равнодушие Маринуса слишком беспечно, чтобы быть непритворным.

– Как занесло, так и унесет. – Якоб поворачивается к двери. – Не смею долее беспокоить.

– Постойте, не дуйтесь, Домбуржец, вам не идет. Барышня Аибагава…

– Не женщина легкого поведения, знаю. Я и не смотрю на нее в таком свете. – Якоб рассказал бы Маринусу про Анну, но недостаточно доверяет доктору, чтобы раскрыть перед ним душу.

– В каком же тогда свете, – осведомляется Маринус, – вы на нее смотрите?

– Как на… – Якоб ищет подходящее сравнение. – Как на книгу, чья обложка способна заинтересовать и в которой хотелось бы прочесть несколько страниц. Ничего больше.

Сквознячок приоткрывает скрипучую дверь лазарета на две койки.

– Тогда я вам предлагаю вот какую сделку: возвращайтесь сюда к трем часам и сможете в течение двадцати минут в лазарете ознакомиться с теми страницами, какие барышня Аибагава сочтет нужным вам показать. Однако все это время дверь будет открыта, и если вы проявите к ней хоть на йоту меньше уважения, чем оказали бы своей сестре, месть моя будет иметь библейские масштабы.

– По тридцать секунд за сонату – не слишком-то щедрая цена.

– А тогда вы с вашим будто бы подарком знаете, где дверь.

– Значит, не договорились. Всего наилучшего!

Выйдя на улицу, Якоб моргает от яркого света.

Останавливается около Садового дома и ждет.

В горячем воздухе звенит яростная первобытная песня цикад.

Невдалеке, под соснами, хохочут Ауэханд и Туми.

«Боже милосердный, – думает Якоб, – как здесь одиноко».

Элатту так и не приходит с поручением. Якоб возвращается в операционную.