Тысяча осеней Якоба де Зута

— Подожди снаружи, капитан. Благодарю, что приступил к выполнению своих обязанностей с такой быстротой и… точностью.

Дои смотрит на Томине, чтобы убедиться, что не ослышался, кланяется и уходит.

Ни один из советников не решается нарушить тревожное молчание.

«Обвинить владыку Хизена, — думает Широяма. — Он поставляет людей».

Нет: враги магистрата назовут его трусом и слабаком.

«Сослаться на то, что береговые гарнизоны давно уже не укомплектованы».

Нет: получится, что он знал, но ничего не сделал.

«Указать, что ни один японец не пострадал из-за недостаточной численности гарнизона».

Получится, что не выполнен приказ сегуна, признанного живым богом в Никко. Такому преступлению нет прощения.

— Мажордом Томине, — говорит Широяма, — вы знакомы с постоянно действующими приказами, касающимися защиты Закрытой Империи?

— Знать их — моя обязанность, ваша честь.

— В случае прибытия иноземцев без разрешения, что приказано делать высшему руководителю?

— Отвергнуть все предложения, Ваша честь, и услать иноземцев. Если же те попросят продовольствия, то предложить минимальное количество, но денег в обмен не принимать, чтобы позже иноземцы не могли заявить о торговом прецеденте.

— А если иноземцы совершат акт агрессии?

Веера советников в Зале шестидесяти циновок замирают.

— Магистрат или даймё, осуществляющий руководство, должен захватить иноземцев, ваша честь, и держать их под стражей, пока не прибудут указания из Эдо.

«И как мне захватить вооруженный корабль, — думает Широяма, — с шестидесятью семью солдатами?»

В этой комнате магистрат выносил приговоры контрабандистам, грабителям, насильникам…

…убийцам, ворам и тайным христианам с островов Гото. Теперь Судьба гнусавым голосом мажордома выносит приговор ему.

«Сегун посадит меня в тюрьму за преступное пренебрежение своими обязанностями».

Его семью в Эдо лишат имени и самурайского ранга.

«Моя драгоценная Кавасеми опять пойдет по чайным домам».

Он думает о своем сыне, о своем чудом родившемся сыне, зарабатывающем на жизнь слугой сутенера.

«Если я только не извинюсь за мое преступление и не сохраню честь семьи…

Ни один из его советников не решается посмотреть в глаза приговоренного человека.

…ритуальным потрошением, прежде чем прибудет приказ из Эдо о моем аресте».

Позади него кто-то мягко откашливается.

— Позволите сказать, магистрат?

— Если уж кому-то говорить, так только вам, Владыка-настоятель.

— Владение Киога — больше духовное место, чем военное, но все равно очень близко. Послав гонца тотчас же, я смогу привести в Нагасаки двести пятьдесят солдат из Кашимы и Исахая в течение трех дней.

«Этот странный человек, — думает Широяма, — часть моей жизни и часть моей смерти».

— Посылайте за ними, Владыка-настоятель, во имя сегуна, — магистрат чувствует слабую надежду. «Великая победа — захват военного корабля иноземного агрессора — может затмить меньшее преступление». Он поворачивается к приставу: — Отправь гонцов к владыкам Хизена, Чикуго и Хиго с приказами от имени сегуна, чтобы каждый из них прислал по пятьсот вооруженных человек. Без промедления, безотлагательно. В Империю пришла война.

Глава 34. КАЮТА КАПИТАНА ПЕНГАЛИГОНА НА БОРТУ КОРАБЛЯ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА «ФЕБ»

На заре 19 октября 1800 г.

Джон Пенгалигон просыпается, заплесневелые занавеси и залитый лунный светом лес исчезают, уступая место его сыну, стоящему у кровати.

— Тристрингл, дорогой мой мальчик! Какой ужасный я видел сон! Мне снилось, что ты погиб на «Бленхейме» и… — Пенгалигон вздыхает, — …и мне даже снилось, что я позабыл, как ты выглядишь. Не твои волосы, конечно…

— Мои волосы забыть нельзя, папа, — красивый молодой человек улыбается. — Как и этот горящий куст!

— Мне иногда снится, что ты все еще живой… и просыпаться очень… горько.

— Да ладно! — Он смеется, как смеялась Мередит. — Это что, рука привидения?

Джон Пенгалигон берется за теплую руку сына и замечает его капитанские эполеты.

— Мой «Фаэтон» послали на помощь твоему «Фебу», чтобы расколоть этот орех, отец.

«Все линейные корабли ищут славы, — обычно говорил наставник Пенгалигона, капитан Голдинг, — но призы достаются фрегатам!»

— Нет лучше приза на всей земле, — соглашается Тристам, — чем порты и рынки Востока.

— Черный пудинг, яйца и поджаренный хлеб будут сейчас для меня небесной пищей, мой мальчик.

«Почему, — удивляется Пенгалигон, — я ответил на незаданный вопрос?»

— Я передам Джонсу и принесу вашу «Лондонскую Таймс» [98]. — Тристам выходит.

Пенгалигон слышит слабый звон столовых приборов и посуды…

…и сбрасывает с себя все годы напрасной печали, словно змеиную кожу.

«Каким образом Тристам, — спрашивает он себя, — достанет «Таймс» в бухте Нагасаки?»

Кот наблюдает за ним с изножья кровати, или, скорее, летучая мышь…

С оглушающим ревом чудище открывает пасть с множеством зубов — игл.

«Оно хочет укусить», — думает Пенгалигон, и его мысль служит руководством к действию.

Дикая боль пронзает правую ступню: «А — а-а — а-а — а- а — а-а — х!» — вылетает, как горячий пар.