Тысяча ударов сердца

Как ни странно, меня не угнетала ни тишина, ни отсутствие слуг и вооруженных до зубов гвардейцев. Напротив, уединение наполняло мою душу покоем. Намотав на запястье браслет, я поспешила в дальнюю галерею и со вздохом устроилась перед маминым портретом.

– Меня провозгласили регентом, мама. Доверили самостоятельно управлять Кадиром. – Я развела руками. – Жаль, ты этого не застала. Наверное, впервые в жизни я чувствую себя полезной. Эскал постоянно твердит, как благородно с моей стороны выйти за Николаса. Знаю, таково мое предназначение, мой долг перед народом Кадира… – К горлу подкатили рыдания, однако я сдержалась. Сейчас не время для слез. – Мне столько нужно тебе рассказать. Но боюсь, если потянуть за ниточку, вся конструкция рухнет, как карточный домик. А мне ни в коем случае нельзя падать духом. – Я долго всматривалась в изображение мамы, упиваясь ее обликом, упиваясь тишиной. – Помнишь нашу поездку по округе? Помнишь мальчика с яблоком? Ну конечно помнишь, – улыбнулась я. – Ты ничего не забываешь.

С портрета на меня взирали мудрые и кроткие глаза. Да, за мамой водились недостатки. Идеальной она не была. Однако она всегда старалась отыскать в себе лучшее и наделила этим стремлением меня. Настал мой черед доказать, что я истинная дочь своей матери.

– Не печалься. Что для нас смерть? Память о тебе живет. И не угаснет до самого последнего моего вздоха.

Леннокс

Я топтался перед дверью в покои матери, не отваживаясь постучать. Велика вероятность, что она вновь примет сторону Кавана, пренебрежет мной, как пренебрегала ежечасно после смерти отца, однако обратной дороги нет. Настало время расставить точки над «i».

Собравшись с духом, я постучал. За дверью послышался шорох, и через мгновение на пороге возникла мать. Может, всему виной воображение, но на долю секунды мне почудилось, что ее глаза радостно вспыхнули. Я запоздало отметил растрепанную прическу, помятое платье.

– Леннокс!

– Можно войти?

Мать посторонилась, пропуская меня внутрь. За исключением неубранной кровати, в комнате царила чистота. Казалось, здесь совершенно ничего не изменилось с того самого дня, как я пробрался сюда, чтобы украсть платье для Блайз. Правда, сейчас присутствие матери немного скрашивало гнетущую пустоту.

– О чем ты хотел поговорить?

Почему ты безропотно позволяла ему избивать меня? Почему мы не уехали? Готова ли ты отказаться от него ради меня? Готова ли последовать за мной?

Ты когда-нибудь меня любила?

Из множества вопросов, вертевшихся на языке, я задал лишь один:

– Ты счастлива?

Мать изумленно вздернула брови:

– К чему ты клонишь?

– Понимаешь… прежде чем мы обосновались в Возино, наша семья… мы были счастливы?

Мать потупила взор и улыбнулась, перебирая в памяти картины прошлого:

– Да. Боюсь, даже слишком.

Я ковырял пальцами шляпку гвоздя.

– Ну а сейчас? Сейчас ты счастлива? Или все зиждилось на нем? Неужели с утратой отца мы утратили и счастье?

Мать отвернулась, глаза предательски заблестели.

– Наверное. Впрочем, иначе и быть не могло.

– Почему? – спросил я не столько ее, сколько самого себя.

– Люди по-разному переживают горе. Кто-то справляется быстро, и это ранит близких. Кто-то, напротив, медлит, и это тоже ранит. По-моему, ты скорбишь до сих пор. А мне… пришлось поторопиться.

Я подавил рвущиеся наружу рыдания:

– Выходит, ты нашла в себе силы двигаться вперед, а меня оставила в прошлом?

– Леннокс… – чуть слышно проговорила она. – Леннокс, это ты оставил меня.

Я намеревался возразить, но в последний момент осознал справедливость ее упрека. Мы оба страдали. Потом я затворился в своей комнате и отстранился от матери.

Оставил ее. А сейчас сидел и слушал, глядя в пол.

– Я надеялась, когда-нибудь ты вернешься, однако этого не случилось. А мне… – Ее горло сдавил спазм, мгновение спустя хлынули слезы, а вместе с ними вся правда. – Я пыталась собрать воедино крупицы прежней жизни. Кавану далеко до твоего отца. По сравнению с ним Каван – пустое место, но он нуждается во мне. Гораздо легче не испытывать ничего, чем все и сполна… По крайней мере, так я себя успокаивала. И только едва не потеряв тебя на Острове, поняла, как глубоко заблуждалась.

Мать выглядела опустошенной, словно признание отняло у нее все силы. Она не меньше моего устала от этой собачьей жизни.

– Но мне казалось… казалось, ты меня на дух не выносишь, – потрясенно выдавил я, боясь поднять глаза и прочесть в ее взгляде подтверждение своим словам.

Всхлипнув, мать покачала головой:

– Я тебя не обманываю. Мне очень его не хватает. Бывают дни, когда мне больно смотреть на тебя, видеть ваше поразительное сходство. Но ненавидеть? Нет.