Тысячекратная Мысль

Найюр плюнул и повернулся к глади Менеанорского моря, по черной спине которого гигантский палец лунного света вел черту, разделяя воды надвое.

– Он нам нужен, чтобы найти другого… Моэнгхуса. Моэнгхус – более серьезная угроза.

– Дурак! – воскликнул Найюр.

– Я превыше тебя, смертный! – с птичьей горячностью ответила тварь. – Я из более жестокой расы. Ты не можешь постичь пределов моей жизни!

Найюр повернулся к птице боком, искоса глянул на нее.

– А почему? Кровь, что бежит в моих венах, не менее древняя. Как и порывы моей души. Ты не старше истины.

Тварь едва слышно усмехнулась.

– Ты до сих пор не понимаешь их, – продолжал Найюр. – Прежде всего дунианин – это интеллект. Я не знаю их намерений, но я знаю вот что – они все превращают в инструмент для себя. И то, как они это делают, лежит вне пределов моего и даже твоего понимания, демон.

– Ты думаешь, я их недооцениваю?

Найюр отвернулся от моря.

– Это неизбежно, – пожал он плечами. – Для них мы – почти дети, идиоты, только что вылезшие из чрева матери. Подумай об этом, пташка. Моэнгхус прожил среди кианцев более тридцати лет. Я не знаю твоих способностей, но вот что скажу: он превзошел их.

Моэнгхус… Даже произносить это имя было больно.

– Ты же сам говоришь, скюльвенд, что не знаешь моих способностей.

Найюр выругался и рассмеялся.

– Хочешь знать, что услышал бы в твоих словах дунианин?

– И что же?

– Позу. Тщеславие. Слабость, что выдает меру твоих сил и показывает множество направлений для атаки. Дунианин не стал бы опровергать твои заявления. Он даже подбодрил бы тебя в твоей уверенности. Он действует под прикрытием лести. Ему все равно, считаешь ты его ниже себя или своим рабом, пока остаешься в неведении.

Какое-то мгновение тварь смотрела на него в упор, словно скрытый смысл высказывания входил в его маленькую, как яблоко, головку цепочкой, слово за словом. Личико скривилось в подобии презрения.

– В неведении? В неведении относительно чего?

Найюр сплюнул.

– Истинного твоего положения.

– И каково же мое истинное положение, скюльвенд?

– Тобой играют. Ты дергаешься в собственных сетях. Ты пытаешься управлять обстоятельствами, птичка, а они давно уже управляют тобой. Конечно, ты думаешь иначе. Как и у людей, власть занимает важное место среди ваших врожденных устремлений. Но ты всего лишь орудие, как и любой Человек Бивня.

Тварь склонила головку набок.

– И как же тогда мне стать своим собственным инструментом?

Найюр фыркнул.

– Сотни лет вы манипулировали событиями из тьмы – или так вы утверждаете. Теперь вы считаете, что делаете то же самое, что ничего не изменилось. Уверяю тебя, изменилось все. Ты думаешь, будто остаешься в тени, но это не так. Возможно, он уже знает, что ты подкатывал ко мне. Возможно, он уже знает пределы твоих возможностей и твои силы.

Найюр понимал, что даже древние твари разделят судьбу Священной войны. Дунианин обдерет их, как люди обдирают тушу бизона. Мясо пойдет в пищу, жир – на похлебку и топливо, из костей сделают орудия, шкура сгодится на шатры и щиты. Какими бы древними они ни были, их древность тоже можно сожрать. Дуниане – нечто новое. Вечно и бесконечно новое.

Как похоть или голод.

– Вам придется забыть старые пути, пташка. Придется идти нетореной тропой. Вы должны признать, что грубые обстоятельства ему на руку, вам с ним не тягаться. Вместо этого нужно ждать. Наблюдать. Вы должны найти и использовать возможность.

– Возможность… для чего?

Найюр воздел испещренный шрамами кулак.

– Убить его! Убить Анасуримбора Келлхуса, пока вы еще можете это сделать!

– Он – пустое место, – каркнула птица. – Пока он ведет Священное воинство на Шайме, он работает на нас.

– Дурак! – хохотнул Найюр.

Птица разгневанно взмахнула крыльями.

– Ты знаешь, кто я?

В лужах под ногами Найюра вспыхнули образы – шранки, бегущие по улицам, позолоченным отблесками огня; драконы, взлетающие в истерзанное небо; человеческие головы, дымящиеся на бронзовых копьях; чудовища с огромными крыльями… Пылающие глаза и прозрачная плоть.

– Смотри же!

Но Найюр крепко сжал в кулаке хору. Он не испугался.

– Колдовство? – расхохотался он. – Ты подбрасываешь кости волкам моих убеждений! Прямо сейчас, пока мы с тобой разговариваем, он изучает колдовство!

Огонь угас, осталась только птица. Голова ее в лунном свете казалась белой.

– Адепт Завета, – сказал Найюр. – Он обучает его…

– Глупец. Это займет много лет…

Найюр сплюнул и печально покачал головой. Эта тварь до ужаса не соответствовала собственной мощи. Жалость к сильным – разве от этого не становишься великим?

– Ты забыла, пташка, что он выучил язык моего народа за четыре дня.

Он, голый, стоял на коленях в своих покоях, но не шевельнулся и не испугался, услышав приближающиеся шаги. Он Икурей Конфас I. И хотя в силу отсутствия выбора ему приходилось продолжать дурацкую игру со скюльвендом (ведь внезапность – залог победы), его подданные – это совсем другое дело. Наконец-то времена, когда приходилось следить за каждым словом и каждым шагом, закончились. Шпионы дядюшки отныне стали его шпионами.

– Прибыл великий магистр Сайка, – сказал сзади из темноты Сомпас.