Тысячекратная Мысль

Конфас кивнул, впервые осознав, что дарует императорскую милость. Он помедлил – совсем чуть-чуть, но этого было достаточно.

– Ты желаешь знать, что случилось, – сказал Кемемкетри. – Как погиб твой дядя… – На мгновение он потупился, затем выпрямился, словно в порыве решимости. – Я знаю только то, что передал мне мой Маяк. Но даже в этом случае нам есть что обсудить, о Бог Людей.

– Думаю, да, – ответил Конфас, снисходительно и нетерпеливо взмахнув рукой. – Но прежде всего главное, магистр. Прежде всего главное. Нам надо сломать скюльвенда. – Он посмотрел на магистра с мягкой улыбкой. – И уничтожить Священное воинство.

Глава 6. Ксераш

Конечно, мы становимся друг для друга опорой. Иначе почему мы пресмыкаемся, когда лишаемся возлюбленных?

Онтиллас. О человеческом безумии

История. Логика. Арифметика. Все это должны изучать рабы.

Неизвестный автор.

Благородное семейство

Ранняя весна, 4112 год Бивня

Тактика Келлхуса и энатпанейский ландшафт не давали Ахкеймиону возможности полностью оценить потери Священного воинства. Несмотря на военные трофеи, после победы на равнинах Тертаэ Келлхус требовал, чтобы фураж добывали по мере продвижения, из-за чего Священное воинство вынуждено было рассеяться по пересеченной местности. Из подслушанных разговоров Ахкеймиону удалось узнать, что фаним не препятствуют этому продвижению. Они прячут своих дочерей да оставшиеся зерно и скот, а все деревни и городки Восточной Энатпанеи сдаются.

Люди Бивня, одетые в трофейные наряды, с опаленными солнцем лицами, гораздо больше походили на фаним, чем на айнрити. Кроме щитов и знамен, они отличались от врагов только оружием и доспехами. Исчезли длинные боевые одежды конрийцев, шерстяные сюрко галеотов и подпоясанные мантии айнонов. Почти все вырядились в пестрые халаты фаним, ехали на их грациозных конях, пили их вино из их кувшинов, спали в их шатрах с их женщинами.

Священное воинство изменилось, и перемены коснулись не только экипировки. Они проникли гораздо глубже. Прежние айнрити – те, что выступили из Врат Юга, – были предками нынешних. Точно так же как Ахкеймион не узнавал в себе колдуна, явившегося в Сареотскую библиотеку, воины забыли о людях, которые с песнями вступили в пустыню Каратай. Те люди были чужими, они остались в далеком прошлом. Они, наверное, сражались еще бронзовыми мечами.

Бог собрал Людей Бивня в единое стадо. Он провел их сквозь битвы и пустыни, глад и мор, Он просеял их, как песок сквозь пальцы. Выжили лишь самые сильные из самых удачливых. У айнонов есть поговорка: «Братаешься, не хлеб преломляя, а врагов ломая». Еще сильнее это действует, понял Ахкеймион, когда ломают тебя. Нечто новое выковалось в кузнице их общих страданий, нечто твердое и острое. А Келлхус просто взял его с наковальни.

«Они принадлежат ему», – часто думал Ахкеймион, глядя, как угрюмое воинство цепочкой тянется по гребням и склонам холмов. Все они. И если их повелитель умрет…

За редким исключением Ахкеймион проводил время рядом с Келлхусом в Священной свите или поблизости, в полотняных стенах Умбилики, как айнрити стали называть походный шатер пророка. Поскольку пока ничто не опровергло их представлений, они предполагали, что Консульт не оставляет попыток убить их вождя. Однако происхождение Келлхуса сулило гораздо больше того, чего он уже успел добиться.

В походных условиях допрашивать двух шпионов-оборотней удавалось нечасто, лишь время от времени. Твари ехали под охраной Багряных Шпилей в обозе, каждый в крытой повозке, вертикально растянутый на цепях. Ахкеймион участвовал во всех допросах, обрабатывая тварей при помощи тех немногих гностических Напевов Принуждения, которые он знал, – но без толку. Келлхус изобретал все новые пытки, но они тоже не помогали, хотя после них перед глазами Ахкеймиона долго стояло жуткое зрелище. Твари содрогались в дерьме, кричали и визжали, голоса их сливались в чудовищный хор. Затем из песка и грязи они хохотали:

– Чигра-а-а!.. Грядут беды, Чигра-а-а-а…

Ахкеймион никак не мог решить, что тревожит его сильнее: их лица, составленные из щупальцев, которые постоянно сжимались и разжимались, или бездонное спокойствие, с каким Келлхус смотрел на них. Никогда, даже в Снах о Первом Апокалипсисе, он не видел таких крайних проявлений добра и зла. Никогда не чувствовал большей уверенности.