Тысячелетняя любовь Рашингавы

– И это система тяги летшаров, аналогичная той, что заставляет частицы выстраиваться в нужном порядке. Да, материалы опасны, но в небольших количествах и при умеренном использовании, без контакта с кожей, их можно использовать. И потому Прендр решил увеличить вес, который может поднимать обычный летшар, не меняя при этом содержания опасных веществ и этого… я забыла, как то слово…

– Реакций.

– А, точно. В будущем это позволит использовать летшары не только для снятия слепков, но и для других необходимых вещей, вроде быстрой доставки разных предметов, поиска пропавших детей и помощи им, помощи в тушении пожаров и на войне. А ещё они смогут охранять крепости. Не дети, летшары, конечно. И… всё такое прочее.

– Всё так. Вы всё прекрасно смогли усвоить. А что же было не ясно?

– Прендр говорил уж слишком много всего. Я запуталась.

– Вы не запутались. Всё важное осталось в вашей голове.

– И это всё?! – поразилась Мария.

– Да. Это всё.

– Мне нравится такая работа, – рассмеялась Мария. – Но отчего тогда Прендр говорил столько всего?

– Он… учёных тоже заносит. К примеру, я терпеть не могу, когда несколько господ, занимаясь одним и тем же исследованием, отдельно друг от друга, в своих работах начинают яростно обличать ошибки друг друга. Гадость. Прендр мог рассказывать тебе что-то вроде того и тем засорять твою голову. Это не так ужасно, как нарушение научной этики, но некоторое несоблюдение нашего профессионального этикета.

– Я почти запуталась. Этика и этикет?

– Но вы меня понимаете. Правда же?

– Я не уверена.

– Вы напрягаетесь, когда встречаетесь с чем-то новым и незнакомым, но это полезно. Напряжение поможет запомнить непонятное слово, и автоматически искать подходящие смысловые конструкции. Но это именно та гигантская работа мозга маленького ребёнка, которая всеми так восхваляется и…

– Вы назвали меня ребёнком?

– Нет.

– Но вы сказали…

– Способность по-детски воспринимать и обрабатывать информацию никуда не теряется. Иначе как объяснить те случаи, когда, оказываясь в окружении иноязычных существ, и перевёртыши, и фиты, в итоге довольно быстро осваивают нормы чужой, казалось бы, речи, без малейшей помощи. Вы считаете, я могу намеренно вас оскорбить?

Это было неожиданное возвращение, и Мария растерялась. И не была готова услышать в голосе принца мягкость, превышающую любой нормальный уровень:

– Вы так широко раскрываете глаза… это забавно. И мило. Так я ошибся?

– Просто… вы кажетесь… иногда… очень сердитым. И я прямо-таки жду, когда вы меня выгоните за тупость.

– Этого не случиться. Во-первых, мы выяснили, что вы прекрасно справляетесь. Во-вторых, вы мне нравитесь, и я уже говорил об этом, а значит, в моих интересах найти вам постоянную работу здесь. В-третьих, я уже говорил, что моя внешность вовсе не отображает моего истинного состояния. У крылатых радужки глаз алеют от гнева и вы, возможно, не раз видели такое на юге, да и в доме Левенхэма. Но я родился таким. Это мой естественный цвет глаз и он неизменен.

– Я ни разу не видела, чтобы… как у вас.

– Не обращали внимания. Примерно четверть моих и принца Адмора наследников, а так же множество потомков, имеют ярко-красный цвет радужки. У перевёртышей, к примеру, никогда не бывает вьющихся волос. Но и у фитов они не так часты, пусть и встречаются…

– О, как раз – красные глаза, – в очередной раз прервала принца Мария, увидев за его спиной почти совсем белокожую красавицу с красивыми, огромными глазами того же, что и у Рашингавы, цвета, высоким лбом и маленьким ртом. При всей изящности леди, она была одета по-мужски, вооружена дальше некуда и очень серьёзна.

– Ты обещал провести урок, – сказала леди-перевёртыш, когда Рашингава обернулся.

– Я его проведу, но после того, как закончу здесь.

– Ты не приходил на наши тренировки уже около недели, – обвиняющим тоном продолжала девушка.

– Всего-то?

– Всего-то?! Я должна была обеспокоиться, если бы ты не появлялся лунный период?

– Пару-тройку периодов. Но это тоже нормально.

– Это не нормально, отец.

– Нормально.

– Нет.

– Да.

– Ты меня не любишь!..

– Перестань, – отвёл невидящий взгляд Рашингава.

– Мне кажется, я уже слишком утомилась, – поднялась с места Мария, до сих пор с интересом наблюдавшая семейную сцену.

– Позвольте не поверить, – неожиданно холодно сказал Рашингава, окинув девушку взглядом.

– Будь ты хоть три тысячи раз древнейший, но ты не можешь знать, кто и как себя на самом деле чувствует, – возразила леди-перевёртыш.

– Тогда я провожу вас, Цинния Мария, – поднялся в свою очередь Рашингава.

– Вы не должны тратить на меня своё время. Тем более, я уже плохо соображаю…

– Это неэффективная трата времени, – вторила Марии дочь Рашингавы.

– Не мне ли лучше знать всё об эффективности, а так же о том, что я должен делать?

Дочь раскрыла ещё шире свои и так огромные глаза, и, тихо вскипев и так же тихо справившись с собой, отвернулась, чтобы затем уйти.

Рашингава подал Марии руку, и на этот раз она приняла её. Они шли молча. А потом он забрался в паланкин вместе с ней и сел немного ближе, чем надо, чем удивил девушку. И продолжал молчать.