Тысячелетняя ночь

— Я — граф Гентингдон, — сказал он спокойно и с достоинством. — А иду в Ноттингем стрелять на приз короля.

От взрыва хохота, казалось, вздрогнул сам старый дуб.

— В Ноттингем! — кричали лесники. — Он идёт в Ноттингем! Дитятко, да давно ли тебя мама кормила?

— А каким концом вперёд летит стрела? — издевались другие.

— Да неужели ты думаешь, что таких сосунков пустят стрелять на приз короля? Бросьте, ведь он даже и лука-то натянуть не сумеет.

Кровь кинулась в голову Роберта. Он сорвал с плеч лук и смело подошёл к старшему из лесников, растрёпанному малому, стоявшему у дуба.

— Бери свой лук, — сказал он. — Бьюсь об заклад, я выстрелю лучше, чем ты!

— Идёт! — закричал лесник и, сорвав с пояса тяжёлый кожаный кошелёк, бросил его на землю. — Твой заклад, сосунок?

Роберт опустил голову. В его сумке нет даже мелкой медной монеты.

— Маленький граф забыл дома свои драгоценности, — издевались лесники. — Ну, ставишь голову. Идёт?

— Идёт! — отвечал Роберт, и заклад его был принят. Роберт знал так же хорошо, как и лесники, что такой заклад не был шуткой. Повесить проигравшего беднягу было для лесников приятным развлечением.

Старший оглянулся, ища цели. И тут великолепный олень, привлечённый необычным шумом, доверчиво выглянул из-за дальних кустов. Попасть в него с такого расстояния было под силу только опытному стрелку.

— Глаз оленя — твоя цель, сосунок, — сказал лесник. — Глаз оленя или твоя голова.

В ответ не раздалось ни звука. Затаив дыхание, все ждали развязки забавной истории. Медленно Роберт потянул стрелу из колчана, незаметно легла она на тетиву… Олень с любопытством вытянул шею — дичь в королевских лесах была, как правило, непуганой.

Раздался свист стрелы — и олень, высоко подпрыгнув, тяжело упал на землю. Лёгкий топот убегавших ланей заглушил дикий рёв искреннего восторга.

— Кошелёк — мой приз! — вскричал Роберт, нагибаясь.

— Твои глаза — мой приз! — со смехом крикнул старший. — Ты убил оленя в королевском лесу. Вы все видели, братцы? Что за это полагается?

— Смерть! — закричали лесники так же единодушно, как только что после выстрела. — Глаза и пальцы!

Роберт тяжело перевёл дыхание.

— А заклад? — сказал он неуверенным голосом.

— Какой заклад? — закричал лесник. — Да ты с ума сошёл, птенец. Заклад на королевского оленя?! Вы слышали, братцы?

Но Роберт, проворно отскочив в сторону, вторично натянул лук.

— Не подходите! — крикнул он, дрожа от возмущения. — Первого, кто подойдёт, я…

Но тут ловко пущенная сзади палка сшибла его с ног, падая, он ударился головой о корень и потерял сознание.

Глава XVIII

Кашляя и захлёбываясь. Роберт с отчаянным усилием выплюнул наполнявшую его рот воду и открыл глаза. Знакомый грубый смех приветствовал его.

— Очнулся, сосунок! — кричали лесники. — Ну, живо, надевайте люльку на палку, понесём младенчика!

Связанного по рукам и ногам пленника вытащили из ручья, засунули в наспех ободранную с убитого оленя шкуру и понесли на палке. Лесникам было мало этого мученья: раскачивая палку, они ударяли мешком о деревья, стараясь заставить Роберта вскрикнуть или заплакать. «Покачаем ребёночка», — говорили они.

Но Роберт лежал молча, стиснув зубы, и отчаянно смотрел вверх, на небо. «Глаза и пальцы», — вспоминалось ему. Он хотел насмотреться на ясное небо, на зелень, прежде чем всё это навеки скроется от него.

— Ну, довольно, — сказал один из тащивших его лесников и сбросил палку с плеча. — Пускай теперь другие понянчат сосунка, у меня заболели плечи.

— Ты бы потише бросал, — заметил коренастый, небольшого роста лесник, поднимая палку. — Велено же донести его живым. Его милость шериф Ноттингемский давно на нас сердится, что мы перестали доставлять ему браконьеров. Пускай полюбуется — вот совсем свеженький. Стив, берись за другой конец.

Роберт почувствовал, что, несмотря на грубые слова, эта пара лесников несла его гораздо осторожнее, они не били его о деревья, а на лице одного из них он уловил даже что-то похожее на жалость.

— Получим от шерифа на добрую выпивку… — начал было дорогой Стив, но тут же, понизив голос, добавил: — А мальчишка-то совсем молоденький. И храбрый — как соколок. Может, и врёт, что граф, однако, клянусь пятницей, он не больше виноват, чем тот олень, в шкуре которого мы его тащим.

— Честно сказать, мне его жалко, — тихо отозвался напарник. — Видишь ли: в Ноттингем шёл. И взял бы приз, клянусь святым Дунстаном, взял бы. Мастерски стреляет. Свинья наш старший. Да и все мы — свиньи…

Роберт слушал, затаив дыханье. Он не смел вмешаться в разговор, но в душе зародилась смутная надежда на спасение.

— Эй, вы, поворачивайтесь! — крикнул старший лесник, шедший впереди. — До ночлега ещё осталось порядочно, а в глотке уже пересохло. — В «Голубом борове» водится славное винцо, стоит только тряхнуть его хозяина.

Между тем, пока компания, горланя песни и переругиваваясь, двигалась к «Голубому борову», в общей комнате этой харчевни на берегу речки Дув за кружками пива сидели два человека в скромной крестьянской одежде.