Само Пиханда молча стоял в пустой и притихшей мельнице. Он уже давно отвел речную воду, и колесо перестало вертеться. Ян Аноста, возвращавшийся как-то пешком с железной дороги, остановился на мельнице и язвительно заметил: «Эх ты, мельник без муки!» Пиханда обвел руками опустевшую мельницу и сказал, задетый за живое: «Ты что ж, известняк мне прикажешь молоть?» — «И не подумаю, — возразил Аноста. — Просто знаю одно: будет еще хуже… Глядишь, придется таскать рыбу из рек и зверей из лесов… А когда и то изведем, накинемся на лесные плоды и коренья. Но запросто может стать, что нам и это запретят». Пиханда повернулся к Аносте с недоуменной улыбкой: «Интересно знать, кто это может нам запретить?!» — «Война, голубчик, война! Нашлют солдат и на нас!» — «Надо будет, подымусь и против войны!» — сказал Пиханда. «Против войны не больно-то попрешь! — ухмыльнулся Аноста и, примостившись на весах, стал скручивать цигарку. — Нужно подняться против тех, кто войну затеял и не намерен с ней кончать». Само взял у Аносты из руки уже дымившуюся цигарку и затянулся. «Тогда надо убить императора!» — сказал он раздумчиво и возвратил цигарку Аносте. «Одного убьешь — двух на престол посадят!» — рассмеялся Аноста. «А ты разве знаешь, что надо делать?» — спросил недоверчиво Само Пиханда. «Пока не знаю, но не сегодня-завтра все до этого дойдем!» — сказал Аноста и протянул цигарку Пиханде, подсевшему к нему на весы. Так они сидели, курили, затягиваясь от одной цигарки, а за их спинами скрипел распахнутым окном ветер.
21
Отдельные сообщения с полей сражений — от февраля по сентябрь 1916 года.
22