Тысячелетняя пчела

Само Пиханде все чаще снились кровавые сны. Многие были такими упорными, что он стал их бояться и утром вспоминал о них с неприязнью. Он не осмеливался рассказать о них даже Марии, изо дня в день горевавшей по трем своим сыновьям. Само спешил убраться на пустую мельницу, но и там, как бы исподтишка и незаметно, сны вновь подкрадывались к нему. В снах он ночи напролет воевал с неприятелем неподалеку от мельницы. Строчил из пулемета и отбивал атаки. И пока вражьи пули щадили его, пролетая мимо, он сеял смерть полными пригоршнями. Зачастую после ночного боя с противником землю вокруг мельницы сплошь усеивали трупы. Он убивал без колебаний и содрогнулся лишь тогда, когда уложил собственных сыновей. Сердце его разрывалось от горя. Рыдая над сыновьями, он пытался воскресить их, но все его усилия были напрасны. Пришлось похоронить их тайком и немедля, чтоб трупы не нашла родная мать. О таких снах, он, конечно, не рассказывал жене и, проснувшись посреди ночи, старался не шелохнуться, даже не издать громкого вздоха — не то жена, пробудившись, начнет его расспрашивать. Обычно до самого рассвета лежал неподвижно, с открытыми глазами, и ночь, словно бы в наказание, сделалась для него пыткой. Одному Аносте он как-то рассказал сон о том, как вознамерился убить императора. А дело было так: купил он на черном рынке десять гранат и десять оштепков[126]. Разрезал оштепки пополам, вынул из них нутро и вложил туда гранаты. Обвязал их ленточкой, завязал ленту бантиком, положил все в рюкзак, взвалил его на спину и отправился в Вену. Постучал в императоровы ворота и сказал постовому: «Я несу императору гостинец от липтовчан!» К императору его пропустили и дозволили с поклоном подарить оштепки. Само, протягивая гостинец, промолвил: «Пусть вечно здравствует наш император!» Император, невесть почему, погрозил Само пальцем, взял оштепки, набитые гранатами, и с укором сказал: «О, мой подданный, нам ведь хорошо известно, что здравствовать вечно невозможно. Стало быть, здравствовать не вечно, а лишь столько, сколько возможно. У человека есть костяк, который выдержит и двести пятьдесят, и триста лет, но мало кто им в полную меру попользовался. А вот я постараюсь!» Император хвастливо осклабился, вытащил из рюкзака оштепок, проглотил его и тут же взорвался… Аноста посмеялся сну Само, а потом, посерьезнев, сказал: «Настанет время — будем на «ты» с императором!» А вскорости Само Пиханда и вовсе был потрясен: престарелый император Франц Иосиф действительно помер! Какое-то время Само не покидало неприятное чувство, будто и он причастен к его кончине. Потом он успокоился. А вот Ян Аноста весело опять посмеялся и сказал Пиханде доверительно: «Ну, не говорил я тебе, что нехватки в императорах нету?! Нынче на престол взошел Карол[127], так что можешь опять видеть сны!»

24