Тысячелетний мальчик

(По точным подсчётам, от одной-единственной бомбы, попавшей в лимонадную фабрику в Норд-Шилдсе, под которой находилось бомбоубежище, погибло сто семь человек.)

Перед войной я боялся, что про нас с мамой поползут слухи. Достаточно было чьей-то болтовни. Но когда военные месяцы превратились в годы, мы поняли – как неоднократно понимали раньше, – что в это время не слишком трудно оставаться незаметными.

Если вести себя тихо и не создавать проблем, власти не будут обращать на тебя внимание. У них есть другие дела, особенно когда идёт война. Женщина и её племянник, которые никому не мешают, не имеют для них значения.

Так что год или даже больше мы оставались на одном месте. На продукты ввели карточки, и чтобы получить их, нам нужно было заполнить анкеты. Мама хорошо умела это делать: у нас имелись свидетельства о рождении и другие официальные документы, способные убедить почти любого.

Благодаря курятнику мы ели много яиц, мясо же достать было очень трудно. Но иногда мы всё-таки лакомились курятиной: когда птицы переставали нестись, мы их убивали. Обычно это приходилось делать мне.

Именно за таким занятием меня застал Джек, одетый в форму. Правда, не солдатскую – он ещё был слишком молод. Джек стал констеблем военного резерва, относящегося к полиции.

Форма констебля военного резерва выглядела точь-в-точь как полицейская. На Джеке она сидела плохо: рукава доходили до костяшек пальцев, а брюки не прикрывали резинку носков. Но, надо сказать, Джек своей формой очень гордился.

Я не видел его больше года. Он стал ещё выше и выглядел взрослее, чем раньше. Ему было почти восемнадцать, и я ощутил знакомый укол в сердце, который часто испытывал, видя, как мой знакомый вырос и оставил меня позади.

Джек был весел – и даже самоуверен, – когда зашёл на задний двор, где я отлавливал старую курицу.

– Доброе утро! – сказал он.

Мама обернулась первой и увидела его форму и оловянную каску.

– Здравствуй, Джек, солнышко, – ответила она, хотя в её голосе прозвучала озабоченность. – О! Какая у тебя форма! Он так вырос, правда, Альфи?

Я согласно хмыкнул. Встреча с ним меня не обрадовала. Но мама очень хорошо изображала радушную хозяйку.

– Ты приехал на велосипеде? Водички налить?

– Да, пожалуйста, миссис Монк.

Джек старался на меня не смотреть, и я знал, что это неспроста. Он вёл себя чересчур официально.

– Можешь снять свою оловянную каску. Не думаю, что мистер Гитлер будет нас сегодня бомбить.

Мы сидели на заднем дворе и смотрели на плотные заросли деревьев на холме. Джек пил воду, украдкой поглядывая на меня. Напряжённое молчание затянулось, и мама заговорила.

– Что привело тебя сюда, Джек? Ты зашёл просто так? Мы давно тебя не видели.

По маминому тону я понял: она опасается подвоха.

– Ну, собственно говоря, миссис Монк…

В этот момент я напрягся. Никто не использует выражение «собственно говоря» перед сообщением хороших новостей.

– …собственно говоря, у меня имеются вопросы официального свойства. Вы позволите?

Мама всегда говорила, что форма делает человека лучше или хуже, но прежним он не остаётся. Джек повернулся ко мне и вытащил блокнот из кармана своей слишком большой куртки.

– Сколько тебе лет, Альфи?

И началось: вопросы ко мне, к маме, как долго мы здесь жили, почему официальные сведения (к каковым, по его словам, он получил доступ) не соответствуют нашим ответам.

Мама хранила спокойствие.

– Думаю, это просто неточность в записях, Джек, солнышко. Ты же знаешь, у Альфи дефицит роста. Синдром Маркандейи третьего типа.

Это была ложь, и она хорошо срабатывала в прошлом. Таинственная болезнь, которой «страдали члены нашей семьи», объясняла мою странную внешность. Но с Джеком это не прошло.

– А, да, помню, вы говорили, миссис Монк. Я консультировался с доктором Мензисом из Уитли Бэй, и он сказал, что не знает такой болезни.

– Ну, болезнь редкая, – сказал я, но это прозвучало не убедительно, а так, словно я оправдываюсь.

Джек не удостоил меня вниманием. Тут курица, которую я ловил, когда он явился, подошла ко мне близко и начала клевать землю. Быстрым движением правой руки я схватил её за шею.

– За ноги бери, – прикрикнул я на Джека, держа хлопающую крыльями птицу. – Давай, быстро!

Джек суетился рядом, робко пытаясь удержать дёргающиеся ноги курицы.

– Давай, держи крепко и тяни на себя.

Когда он послушался, я резко дёрнул куриную голову и почувствовал, как что-то щёлкнуло. Птица сникла. Её крылья ещё раз вздрогнули и замерли. Всё это заняло несколько секунд.

– Она… она мёртвая? – Джек побледнел и слегка дрожал.

«Не дай бог ему придётся когда-нибудь сражаться», – подумал я и сказал:

– Надеюсь. Мы собираемся её съесть.

Подошла мама, взяла у меня мёртвую птицу и положила её в перевёрнутую каску Джека.

– Нет, Альфи. Это Джеку. Отнеси её домой, маме, солнышко. И приходи через месяц, будет ещё одна, а? Только… не беспокойся больше из-за этих ошибок, ладно? Так часто случается. Я уверена, у констебля военного резерва есть дела поважнее.

Она смахнула куриное пёрышко с плеча Джека и похлопала его по груди.