Тысячеликий демон

– Запах… – задумчиво протянул он. – Ведь он сказал – запах, я правильно понял? Но что-то мне подсказывает, что речь шла не об этом. – Зуб с отвращением взглянул на темную массу за дверью. Сочащаяся кровь поблескивала.

– Что-то мне подсказывает, – сказал Девятко, – что с нами хотел поговорить не он, не бородач.

– А кто? – спросил Злоба.

– А не тот ли демон с ребенком?

– Тикать надо отсюда, мужики! – пропищал Чурбак, глядя на окружающих глазами, из которых, казалось, вот-вот брызнут слёзы. – Тикать, пока не поздно!

– Заткнись, – зыкнул на него Злоба.

– Так! – громко и властно произнес Горыня. – Уходим, немедля. Парни, откиньте это говно от входа, копьями, сапогами… Потом за конями, если они еще живы. Надеюсь, что живы…

К счастью все кони остались целы и невредимы, но очень напуганы. Они брыкались и шарахались от людей. Воинам стоило больших трудов успокоить их и привести во двор.

Через полчаса все было готово: повозки проверены на предмет целостности и запряжены, воины выстроились, держа наготове оружие, четыре человека держали в руках зажженные факелы.

– Спать не будем, – говорил Горыня. – Будем идти и идти, пока не упадем. Пора покинуть этот проклятый лес. У меня он уже печенке сидит.

Тем временем вокруг терема разворачивалась странная картина. Сизый туман окружил их со всех сторон. Он как будто наткнулся на стену, защищавшую людей, и, не имея возможности двигаться дальше, карабкался по стене вверх. Туман был уже не сизый, а голубоватый; он как будто загустел и скрыл от глаз все, что осталось внутри него. В какой-то момент Искре показалось, что во всем мире остались только они – сорок человек с лошадьми, и еще гора мертвецов, вповалку лежавших около деревенского молельного дома, с единственной уцелевшей крышей во всем селе.

Сначала, когда отряд только собирался в путь, туман клубился и переливался, как вода в стеклянном сосуде; при этом в нем возникали и пропадали маленькие крапинки света. Искра присмотрелась и поняла, что это не свет, а нечто, похожее на кусочки сажи. Сажа странным и непостижимым образом ловила и отбрасывала свет, излучаемый этой ночью разве что звездами и несколькими факелами.

Когда же отряд тронулся, туман завертелся быстрей, круг начал сужаться, и в нем послышался тягучий, заунывный вой. Искра никогда в жизни не слышала ничего подобного – звук был настолько холоден, полон одиночества и вообще, чужд всему живому, что у девушки все внутри сжалось. Впечатленная этой ледяной безжизненной песней, Искра вдруг всем телом ощутила боль, что всегда сопровождает жизнь – боль рождения, боль страданий, душевных и телесных, боль старения… Её тело, её кожа показалось ей несовершенными, она сама являлась навозным жуком, грязным пятном на теле Великой Бескрайней Вечной Изначальной Пустоты. Если она шагнет туда, в Пустоту, и сольется с ней, она смоет с себя пыль бытия и обретет бессмертие. Она сама станет Великой Пустотой…

Резкий надрывный вскрик встряхнул Искру и отозвался в её голове мучительным звоном. Ехавший впереди всех Воропай, один из братьев-близнецов, яростно орал, таща за постромки лошадь заступившую за черту тумана. Стоило несчастной сунуть морду в эту дьявольскую хмарь, как она рухнула, будто подкошенная. Три воина спрыгнули с коней и поспешили на помощь. Они обрезали постромки, отвели повозку и вытянули лошадь.

И встали, как вкопанные.

У животного отсутствовала голова – её как будто срезало ножом. На месте среза кровь не текла – она остановилась в сосудах, точно прижатая стеклом. Воропай притронулся к ране и в ужасе отдернул руку.

– Лед… лед, черт меня возьми! – воскликнул возничий.

Дальше произошло самое невероятное. Воропай закричал, затряс рукой, как ужаленный, заметался. Два дружинника попытались поймать его и успокоить, но все напрасно. Воропай не обращал на них никакого внимания, полностью поглощенный снедающей его болью. В отряде поднялся переполох, Горыня приказал отойти назад и укрыться в доме, но княжича никто не слышал. Люди с нескрываемым ужасом глядели на Воропая.

Возничий побледнел, через несколько секунд побелел и стал как снег; потом несчастный рассыпался в прах.

Со смертью Воропая отряд охватили смятение и паника. Перепугались все без исключения, даже всегда спокойные, закаленные в боях дружинники. Люди толпой кинулись в дом. Напрасно Горыня кричал, призывая к порядку, его попросту оттолкнули в сторону.

В этот момент Злоба перегородил вход в избу.

– Стоять, сукины дети! – дал волю своему знаменитому громогласному басу великан. – Взять себя в руки, иначе отправитесь в бездну вслед за Воропаем!

Все сразу присмирели.

– Княже! – обратился он к Горыне. – Командуй!

– Кто меня толкнул? – мрачно спросил он с перекошенным от ярости лицом. – Ну? Что молчим?

– Да кто ж его знаить? – буркнул в нос Лещ. – В суматохе… Оно ж вона как…

– Забудем, княже! – сказал Злоба, но княжич метнул в него острый взгляд и прорычал: